Дубовик с Калошиным громко расхохотались, а Ерохин хлопнул себя по животу:
– Нет, ну, правда, живот к позвоночнику прилип! Мало того, что не спали, так ещё и не завтракали!
– Да согласен я, согласен! Идём восполнять утраченные калории!
Глава 15.
– Читать буду выборочно! Тут очень много любовной лирики… – Дубовик пробежал глазами пожелтевшие листки, откладывая некоторые в сторону.
– А почему бы нам не послушать про любовь? – Ерохин взглянул на Калошина, ожидая поддержки, но тот только усмехнулся, подполковник же отчеканил:
– Купи билет в оперу – заслушаешься! А вот теперь всё внимание сюда: «Милая Анастасия! Надеюсь, что ты не воспримешь мой отъезд, как бегство. Профессор Лопухин, к моему великому сожалению, не смог сберечь лабораторию, а без неё все эксперименты просто невозможны. Но мой отец благосклонно отнёсся к этой работе, и теперь согласен спонсировать меня в полном объёме. Также, он предоставляет мне свою прекрасную лабораторию. Жить буду в Мюнхене. Письма пишу, как и договорились, до востребования. Если вдруг изменится политическая обстановка, а это не исключено, судя по последним новостям, которые я получаю здесь, в Баварии, тебе будет доставлять почту один наш общий знакомый. Когда он придет, ты поймёшь, что это от меня. Имени не называю». Это письмо написано в Могилёв… Датировано мартом 1914 года. Дальше, читаем: «Милая Анастасия! Пишу в великом смятении. Вчера в Сараево был убит эрцгерцог Фердинанд и его жена София! Это ужасно! Австро-Венгрия объявила войну Сербии, а наша Германия пообещала полное содействие ей. Боюсь, что это начало Великой войны, как у нас говорят! Не покидай Москву. Я буду знать, где вас искать. Береги Александра!» Та-ак… Вот ещё интересное в этом письме: «Жалею, что мои эксперименты так затруднительны, помощников не найти, университетские товарищи не понимают всей пользы моего открытия. А ведь если бы этот сербский студент прошел через мои руки, он не был бы пойман, а убийство Фердинанда осталось нераскрытым. А теперь война!..» – Дубовик отложил в сторону листы, исписанные мелким четким почерком, и закурил.
– Да, вот это архивчик! – покачал головой Калошин. – Вся хронология событий тех лет!
– Это, действительно, подошло бы для исторической хроники жизни отдельно взятых людей. Перевожу дальше. Год 1919. «Любовь моя, Анастасия!» Так, тут любовные признания, опускаем,.. ага, вот: «Всю войну провел в безделье, из-за недостатка необходимого для моих опытов, смог работать только на бумаге, но это всё не то! Не то! Жаль потраченного времени, но мне нужны люди, и не только, как помощники, но и как материал для опытов. Думал, что война подарит мне такую возможность, но все подозрительны и осторожны. Ночью не встретишь никого. Работал с собаками, кое-что получилось. Верь в меня, я заставлю говорить о себе! Ты пишешь, что Александр очень талантлив и умен не по годам. Это самое лучшее известие за все эти годы войны и вашей революции». Год 1924. «Только что наш общий знакомый принес твое письмо и фотографию. Как хорош Александр! Л. сказал, что мальчик необыкновенно одарен. Прекрасно говорит по-немецки. Почти без акцента. Найми преподавателя, он должен говорить чисто. Его артистические способности меня волнуют мало, а вот то, что он много занимается математикой и физикой порадовало бесконечно. Денег на него не жалей! К сожалению, мой старший сын не оправдывает моих надежд. Истеричен, слаб духовно. Подвержен чужому влиянию. А ведь я обоих сыновей вижу продолжателями моего дела». В конце есть приписка: «Настоятельно рекомендую Александру поступать в медицинскую Академию, он должен стать хирургом. Параллельно пусть оканчивает курс физики и математики. Есть ли такие в Москве? Если нет, увози его в другой город». Да-а! Очень честолюбивые планы! – Дубовик вновь перебрал листы и пробежал их одними глазами. – Тут дальше Вагнер пишет хвалебные оды в честь прекрасного сына Александра, названного, кстати, по его словам, в честь Македонского! Чувствуется, лавровый венок давил на мозги папаши! – подполковник поднялся, похрустел суставами.
– Устал, Андрей Ефимович? – заботливо спросил Калошин.
– Да, немного. Язык чужой, почерк незнакомый… Черт бы их всех подрал! Капитан, мог бы почитать немного! – Дубовик повернулся к Ерохину. Тот поднял руки:
– О, нет, товарищ подполковник! Я в лингвистике плаваю, языки не моя стихия! Вы же знаете!
– Ну, твоя стихия известна! – он потрепал Ерохина за чуб.
Тот помотал головой, освобождаясь от руки Дубовика:
– Ну, това-арищ подполковник, ну сколько можно? Я с вашей подачи скоро вообще на баб смотреть перестану!
– Не умри только от воздержания! Ладно, перейдём к следующему письму. Тут приписка для Александра, отец хвалит его за выбор профессии: «Хирургия – это лучшее, что я мог бы пожелать тебе, но в моем деле необходимы и другие знания! Не опускай руки, ты должен стать моим преемником!»… А это уже 1934 год. Так… Ого, это очень интересно!.. Читаю: «Нашим фюрером и рейхсканцлером стал Адольф Гитлер! Ты помнишь, я тебе писал о нем? Ещё, когда я состоял в нашей баварской партии правых консерваторов-сепаратистов, что было моим заблуждением, наш комиссар Густав фон Кар познакомил меня с лидером немецкой национал-социалистической рабочей партии Адольфом Гитлером. Тот сразу же поддержал мою идею «тихой войны», но сказал, что вести её надо в большевистском логове, чтобы можно было изнутри резать головы «красной гидре», и предложил вернуться к этому разговору позже. Тогда же я вступил в его партию. Вот теперь он у власти! Мы главные в Рейхстаге! Я имел с ним беседу, он выразил полное согласие со мной, обещал поддержку. Но повторился, что работать мне будет лучше на территории врага. Там скоро будет много «материала». Он добавил, что возьмёт реванш за проигранную войну Германской империей и Ноябрьскую революцию, которую люто ненавидит! Анастасия! Война с Россией неизбежна! Я рад! Мы сможем соединиться, а ты обязательно исполнишь свою заветную мечту – станешь, наконец, полноправной хозяйкой моего замка в Альпах. Я осыплю тебя богатством! Ты его достойна! Посылаю вам с нарочным работы Гитлера «Двадцать пять пунктов» и «Моя борьба». Александр должен их проштудировать. Помните – весь мир будет лежать у наших ног!» И даже отрывок из Гёте приписал!