– Валентинович, – проговорил мужчина и закашлялся. – Меня уже вызывали в ОБХСС… Что-то не так?
– Мы к вашей хозяйственной деятельности претензий не имеем, вернее, у нас они несколько другого характера, – Дубовик намеренно сделал паузу, заглядывая в документы.
Лыков заерзал на стуле, делая вид, что просто удобнее усаживается, но всем было понятно: мужчина заволновался.
– Скажите, для каких целей вы оставили на балансе психиатрической клиники в К*** операционное и лабораторное оборудование? – всё так же, не повышая голоса, спросил Дубовик, не глядя на сидящего напротив него Лыкова, тем самым усиливая волнение последнего.
– Кхм… Видите ли, э-э… Там ведь … больные, они могут… кхм… травмироваться, и, ну, чтобы им оказать э-э.. вовремя помощь… ну, вы понимаете? Кха… кха… – Лыков достал платок и приложил ко рту.
– У вас что-то с горлом? Дать воды? – участливо спросил Ерохин, подходя к нему.
– Д-да, если можно… – Лыков сделал глоток и натужно прокашлялся. – Простыл, видимо…
– Продолжать можно? – теперь Дубовик смотрел прямо в глаза мужчины.
Тот закивал.
– И много таких травмированных больных?
– Ну, учет веду не я, у меня хозяйство, поэтому не знаю… – пожал плечами Лыков, изо всех сил стараясь вести себя непринужденно.
– Не знаете, потому что их нет! Хижин – очень хороший доктор, до несчастных случаев у него не доходит. А теперь без лукавства: зачем? Зачем было оставлено оборудование? Ведь в штате клиники не было хирурга? Так?
– К ним на операции приезжал… кхм.. хирург Берсенев, из Москвы… Ну, когда запретили операции, мы не стали убирать операционную,.. кхм… вдруг всё вернулось бы на круги своя, так сказать… кхм… – Лыков опять приложил платок к губам.
– Это я всё понял, а теперь полную правду: кто, когда и зачем попросил вас оставить всё на своих местах, а может быть, даже расширить лабораторию? – Дубовик ощутимо перешёл на жесткий тон.
Лыков протер губы и, выдохнув, сказал:
– Я не взял ни копейки с этого…
– Кто, когда, при каких обстоятельствах? Всё, и подробно!
Лыков вздохнул тяжело, с протяжным стоном:
– Моя жена, она больная, у неё сильный невроз… Кхм… Я часто привозил её к Шаргину. Когда вышло постановление о запрете операций по лоботомии, у нас не стоял вопрос о том, чтобы оставить оборудование при клинике. Кхм… Но уже когда всё было готово к тому, чтобы его вывезти, я, как раз, приехал к жене. Шаргин пригласил меня к себе в кабинет, сам вышел, а туда вошел незнакомый человек в медицинской маске. Э-э… У него шапочка была надвинута на глаза, э-э… такие очки, круглые, маска до самых глаз. Кхм… Я удивился тогда, почему он не снимает маску? Но когда он сказал, что ему от меня нужно, я понял, почему этот человек скрывал лицо. Он предложил, нет…, кхм…, приказал, чтобы я оставил лабораторию. Я сказал, что это невозможно, решаю не я, вернее, не я один… Он… кхм… кхм… достал небольшой пакетик, протянул его мне и сказал, что его не интересует, каким образом я решу этот вопрос. У них там… э-э… предполагались какие-то эксперименты… Про научное открытие что-то сказал… О пользе больным… Сказал, что они возвращают память, что это мой долг помочь страдающим. И ушел…
– Что было в том пакете?
– Золото… кхм… золотые украшения… Я их не разглядывал, поверьте, я, это…, не взял ни одного… – Лыков страдальчески посмотрел на Дубовика, – поверьте мне, правда, не… не взял! Я отдал заведующему Облздрава, Козюлицу. Но верил в то, что лаборатория поможет осуществить некоторые наши благородные задумки…
– Наивность и извращенное донкихотство какое-то!… Говорить о благородстве в таком контексте, это, по меньшей мере, цинизм!.. А вас не смутило, что советский человек вот так просто, как рубль, достаёт из кармана пакет – пакет! – с золотом и швыряет его к вашим ногам? И – делайте с ним, что хотите! Не задали вы себе вопрос: откуда столько золота? Вообще, что оно из себя представляло?
– Что вы имеете в виду? – удивленно спросил Лыков.
– Музейное, магазинное, старинное, современное? Какое, на ваш взгляд?
– Мне показалось, что всякое, даже н-не разобрал, н-не разглядывал… – Мужчина натужно выдохнул: – Что т-теперь будет?
– Ну, как вы понимаете, свидетелей не было, ни описи, ни договора, ни другой, какой бы то ни было бумаги, у вас нет. Поэтому верить вам или нет, это уже риторика! А вот ваши действия – это преступление! Но серьёзность статьи будет определять прокуратура. Меня интересует тот человек в маске. О нем и поговорим.
– Так… я ведь сказал, что н-не… н-не знаю его… Ну, правда, поверьте, не знаю! – Лыков закрыл лицо руками и застонал. – Я уже проклял всё на свете!