– Я еду немедленно к вам! – крикнул Дубовик и, бросив трубку, махнул рукой вошедшему в кабинет Калошину.
В избе Тропинина было тепло и тихо. Слышался только мерный стук старых ходиков. Хозяин сидел у стола и читал газету. Увидев входивших в дом мужчин, старик резво поднялся, поздоровался со всеми за руку и засуетился возле печи.
– Прошу вас, проходите, располагайтесь, будем ужинать!
– У нас к вам несколько вопросов, и мы отправимся обратно, – сказал Дубовик, всё же присаживаясь к столу. Расположились и Калошин с Полуниным.
– Ну, обратно вы, конечно, отправитесь, но не раньше, чем я вас накормлю. Я, как Егор Дмитриевич побежал вам звонить, картошечку на плиту поставил. Вот ведь чувствовал, что приедете. Да и какой же я буду хозяин, если отпущу вас без рюмочки, – говоря всё это, Яков Лукич споро ставил на стол нехитрую деревенскую снедь: краснобокие солёные помидоры в листочках укропа, желтоватую капусту, политую ароматным деревенским маслом, крупно нарезанное полосатое сало и исходящую паром рассыпчатую картошку. Даже хлеб источал печной сладковатый дух. И запах от этих блюд шёл такой, что все невольно глотали слюни. Хозяин же продолжал: – А за столом и беседа приятнее, и настроение лучше. У меня наливка своя, рябиновая, что твоя слеза, – вслед за тарелками на столе появился пузатый графинчик с прозрачной, чуть желтоватой жидкостью.
Отказываться от угощения не стали. Выпив по первой и смачно крякнув, мужчины дружно взялись за вилки. Некоторое время было слышно только позвякивание посуды, хруст капусты и изредка издаваемое почмокивание.
– Вы, Яков Лукич, кудесник! – проговорил Дубовик, когда тарелки наполовину были опустошены.
– Погодите, я вас ещё и чаем своим угощу, – довольный хозяин разлил настойку. – Если нужна добавка, – он кивнул на пустой графин, – пожалуйста!
Дубовик с Калошиным одновременно замахали отрицательно руками.
– Ехать назад, – пояснил Калошин.
– И работать! – добавил Дубовик.
– Ну, ладно, заверну с собой, – мотнул головой Тропинин, чем вызвал у всех улыбки. – А теперь чай и мой рассказ. Я так понимаю, что вам надо всё подробно знать о том дне? Расскажу, как помню.
Чай пили с малиновым вареньем и топленым молоком.
Тропинин, громко прихлёбывая горячий ароматный напиток, рассказывал:
– У меня, если заметили, хромота, из-за неё и на фронт не попал. Но в Первую мировую и Гражданскую все же повоевал. Ну, так вот, сын наш старший в тот момент, когда пришли немцы, был на фронте, жена его ушла к партизанам медсестрой, а у нас с женой на руках четверо малолетних внуков, да младший сын, последыш. Сидели дома, холода уже наступили. Вдруг загрохотало где-то у леса. Мы поняли, что партизаны напали на гитлеровцев. Точно! Не проходит полчаса, тут страшный стук в дверь, орут, галдят, собаки! Ну, и заносят своего. В шинели, погоны офицерские. Положили на лавку и тычат в него пальцами. А у того кровища льёт ручьём, рана страшенная! Кое-как один, значит, мне объясняет, дескать, окажи первую помощь. Откажешься – детей и жену – пиф-паф! Так и сказал! Сволочь! А для пущей убедительности один из них сел рядом с ребятишками и автомат положил. Собачье отродье! Я, как мог, объяснил, что у меня ничего нет, только немного йода да бинт. Они мне сумку с медикаментами подали, и тот, что немного балакал по-русски, говорит, дескать, приедет доктор. Я пока с этим занимался: сердечные ему ставил, мало-мальски перевязал, вошёл в комнату врач, в медицинской маске, в очках. Я удивился тогда: когда ж, думаю, успел маску-то надеть? Но занялись мы раненым, мысли эти отошли на второй план.
И вот, что я вам скажу: никогда не видел, как на рояли играют, – всю сознательную жизнь, кроме войны, в деревне прожил, – а тут, когда этот доктор взялся за операцию, верите, будто наяву увидел пальцы музыканта. Он не оперировал – играл! Я даже загляделся! Талант! В мозгах копался, как в кульке с конфетами. Ну, думаю, помрет этот раненый, всё на меня спишут! Аж вспотел, а тот ничего – дышит.
– Как врач с вами разговаривал? – решился Дубовик прервать рассказ Тропинина.
– По-русски, совершенно чисто! Даже выругался по-нашему, грубо так, когда разглядывал рану. А мне вдруг в голову пришла мысль, и я его спрашиваю: «Вы русский»? Он сквозь очки та-ак на меня глянул, у меня и сердце в пятки! Понял я его взгляд: русский, да, но мне лучше этого не знать!
–Подождите-подождите! Он посмотрел со страхом, боясь быть раскрытым перед немцами? – спросил подполковник.