– Не-ет, зло так глянул! Дескать, угадал, только я не такой русский, как ты! А немцы рядом сидели, они слышали, что он говорит по-русски, и всё трындычили: «Александр, Александр»! Он всё сделал, зашил и рявкнул что-то по-немецки, но тоже чисто, эти все повскакивали и унесли раненого. А один из офицеров кивает, руку жмёт: «Хер Вагнер, зи гение, зи гение!» Так и удалились. Правда, выходя, он ещё раз оглянулся. И, то ли меня хотел запомнить, то ли мне напомнить, чтобы забыл о нем! Только вот забыть-то я и не смог!
– Маску, перчатки снял? – с надеждой спросил Дубовик, хотя наверняка знал ответ.
– Нет, так и ушел, в резиновых перчатках на холод. И в маске.
– Значит, надежды на то, что вы его узнаете, у нас нет?
– Я бы не был так категоричен! Глаза – это тоже многое! Обличье какое-то своё! Волосы очень светлые – это точно! – Тропинин замолчал, что-то обдумывая, потом сказал: – Когда уходили, я выглянул в окно: перед ними вытянулся один, который оставался в машине, выбросил руку в приветствии, а этот врач ему так, небрежно, ответил таким же взмахом! Так что, если у вас появится подозреваемый, вы его мне покажите! Думаю, смогу узнать!
– Скажите, а в его речи вам ничего не показалось странным?
– А ведь действительно: произносил слова глухо, но твердо, каждое слово – чётко, жестко! Как если бы он был чистокровным немцем, а по-русски говорил чисто! Вот, пожалуй, так!
Уже прощаясь с Полуниным на улице, Дубовик крепко пожал ему руку:
– Огромное спасибо, Егор Дмитриевич, тебе за такого ценного свидетеля! Присмотри за ним! Мало ли что…
– Об этом не беспокойтесь! – Полунин захлопнул дверцу и помахал на прощание рукой.
Утром Дубовику позвонил Лагутин:
– Андрей Ефимович, поработали с врачами. Нашли двух подходящих по вашим параметрам.
– Читай, записываю! – коротко сказал тот.
– Хирург Санаев Александр Михайлович, 1907 года рождения, город Москва. В К*** живёт с 1939 года. Имеет семью: жена, двое детей, тёща. Живут все вместе. Санаев вполне успешный врач, готовится к защите кандидатской диссертации. Во время войны ушел в подполье, пробыл там до освобождения нашего города от немцев. Призван на фронт не был по причине резекции желудка после прободной язвы. Работает в нашей поликлинике. Внешне приятный на вид мужчина, подтянут, спортивен. Сам видел его. В художественной самодеятельности не участвовал никогда.
– И?.. Кто ещё?
– Фельдшер Гогоча Александр Иванович, 1907 года рождения, город Жлобин Белорусской ССР. В наш район приехал в 1938 году. На фронт так же не был призван, находился в партизанском отряде, после этого работал в деревне Красные Липки, и работает там, по сей день. Жена, трое детей. Поет в деревенском хоре.
– Почему не воевал?
– Он на Хасане получил ранение. В военкомате подтвердили эту информацию.
– А чем он привлек ваше внимание? – поинтересовался Дубовик. – Всего лишь фельдшер, квалификация невысокая…
– Он учился на хирургическом факультете, но по каким-то своим причинам его оставил, так и не доучившись.
– Вот как? Ну, что ж, это интересно. Проверим. Хотя, боюсь, что наш врач может жить по поддельным документам, особенно, если учесть, что он работал на немцев. Поэтому, в список внесите всех врачей такого возраста. Сам поеду в Москву искать концы.
– Хорошо, Андрей Ефимович, будет сделано!
– Товарищ подполковник! – Ерохин подсел к Дубовику, когда тот закончил разговор. – У меня есть конструктивное предложение!
– Ну, давай выкладывай! Люблю, когда ты начинаешь активно работать головой! – Дубовик приобнял Ерохина и потрепал его по плечу.
– Пока вы будете в Москве копаться в архивах, мы с Калошиным и Дорониным берем Тропинина и отправляемся по больницам. Под видом профосмотра, предположим… А? Начнем с врачей, указанных Лагутиным?
Подполковник одобрительно посмотрел на капитана:
– А ведь это мысль! Поддерживаю! Только надо обсудить все нюансы, чтобы не допустить накладок. Теперь нам, друг мой, ошибок не простят! Головы отсекут по самые погоны!
Первым решили проверить фельдшера Гогочу, работающего в Красных Липках.
В этот день, на счастье оперативников, в клубе проходила репетиция хора.
Калошин отправился к председателю колхоза, а Ерохин с Дорониным сопровождали Тропинина в клуб. Из соображений безопасности в зал входить не стали: Яков Лукич, отодвинув занавес на входных дверях, осторожно вглядывался в стоящих на сцене людей.
– Среди этих мужчин того врача нет!
– Вы не ошибаетесь? – осторожно спросил Доронин. – До сцены далековато!
– Нет, обличье совсем не то! Не то… – Тропинин развернулся и пошёл к выходу.
Калошин также подтвердил слова фельдшера: у Гогочи было серьезное ранение кисти руки, поэтому он оставил учебу на хирургическом отделении. Мало того, он был мужем сестры председателя колхоза, тот знал всю его подноготную.