Когда пришли немцы, они помогли отцу устроить в клиники нужную нам операционную и лабораторию, так как старая была почти непригодна для наших экспериментов. Немцы привозили нам военнопленных, на них мы и проводили операции. Но всё было напрасно, Каретников, этот папенькин недоумок, не мог ничем толком нам помочь. Только болтался под ногами. Shit! – на лице Кураева появилось брезгливое выражение.
– Да, «любите» вы своего братца, – едко заметил Дубовик.
Кураев проигнорировал это замечание и продолжил:
– Когда немцы отступили, отец резко сдал. Он понял, что теперь станет гораздо сложнее заниматься экспериментами. Но в клинике расположился госпиталь, и тогда отец решился на новые опыты. Он уговорил Шаргина, вернее, убедил того в том, что все наши операции проводятся только во благо раненным солдатам. Кое-что нам удалось сделать, чтобы Шаргин нам поверил. Отец, повторюсь, не будучи психиатром, был прекрасным психологом. Все удалось. Мы по-прежнему делали операции, но у наших подопытных почему-то начинались головные боли. Я много лет спустя понял, что мы выключаем память искусственно, а она после операции начинает регенерировать. Происходят очень серьёзные физические процессы, вызывающие такие боли. А также я понял, что все наши усилия бесполезны, а теория отца – просто химера! – Дубовик при этих словах многозначительно посмотрел на своих товарищей – Кураев повторил слова профессора Белых. – Да, микросхему я вживлял ювелирно, не задевая даже самых мало-мальски важных центров, но импульсы, посылаемые испытуемому, мозг не воспринимал! Микросхема была просто несовершенна для человеческого мыслительного аппарата! Я попытался доказать это отцу, но он был совершенно помешан на своей идее создания «швайгера» – это…
– Мы знаем, что это значит, продолжайте!
Кураев хмыкнул.
– Возвращать память у отца получалось куда как лучше! Но он твердил одно: «Я не мог ошибиться, надо работать!» Каретников потел над созданием новых микросхем, но у него мало, что получалось. Shit! – опять повторил он грязное слово. – Отец злился, а потом решил вопрос довольно оригинально: кто докажет ему состоятельность его открытия, тот получит всё! Правда, Каретников не знал, что я его брат, и был совершенно уверен, что всё достанется ему. Я не спешил его переубеждать. Почему, объясню позже, – он снова попросил закурить. Взяв зажженную папиросу, жадно затянулся и на некоторое время замолчал.
– Что было потом с раненными?
– Их выписывали, чтобы Шаргин ничего не заподозрил. В дороге их подхватывал на машине наш санитар, убивал и хоронил, где, не знаю. Некоторым сразу в клинике давали снотворное, и ночью также вывозили.
– Санитар – Зеленцов? Кстати, откуда он взялся в этой клинике?
– Его привел Мелюков. Тот крепко сидел у отца «на крючке». Он поймал его на краже продуктов. Поэтому с его помощью нам ещё долго удавалось «держаться на плаву». Но после войны отец решил разыграть спектакль со своей смертью. В это, кроме нас с матерью, был посвящен Берсенев – он постоянно работал с нами. Ему отец хорошо платил. Берсенев же и помог «похоронить» его. В клинике в то время умер один пациент, отец взял его фамилию.
– И жену… – язвительно добавил подполковник.
– Так уж вышло… Но это было кстати.
– А почему потом, в течение почти десяти лет ничего не происходило?
– Каретников намертво застрял в своих изысканиях. Я же работал на собаках, чтобы не потерять навыки. Отец стал злиться, и заявил, что лишит наследства этого горе-физика. Тогда он решил привлечь к своей работе профессора Полежаева. Да-а, с ним бы у нас могло что-то получиться, но не сразу, как этого хотел отец, тут работы на годы! А пока!..
– А что же Чижов и Туров? Разве это не триумф? Ведь Чижов, в итоге, совершал задуманные вами преступления?
– Чижов? Да он просто алкоголик! Поэтому вся схема работала в другом русле! Ему достаточно было просто словами что-то приказать, он и выполнял!