– Ах, оставьте вашу пропагандистскую деятельность! Я не советский пионер, чтобы во мне взращивать коммунистические идеалы!
– И в самом деле, «зачем метать бисер перед свиньями»? – Дубовик поиграл желваками. – Кому пришла в голову мысль убить Полежаева?
– А вот это, как раз и был спектакль, состряпанный маменькой! – оживился Кураев. – Отцу нужны были доказательства того, что «швайгер», наконец-то, получился! Чижов подходил на роль марионетки: его напоили и отправили бегать голышом по саду профессора. Это должно было привлечь внимание Полежаева, в то же время, напугать и его самого, и домработницу. Убийство, разумеется, списали бы на Чижова, но убить он был не в состоянии, только в теории человек превращался в убийцу, а на самом деле… – арестованный развел ладони в стороны.
– Так кто же тогда убивал? – опешил Дубовик, переглянувшись с Калошиным и Ерохиным. Те тоже с удивлением посмотрели друг на друга.
– Что, оказывается, не только вы можете «вытаскивать кроликов из шляпы»? – зло засмеялся Кураев. – Это был Зеленцов! Мать заставила его обуть мягкие войлочные тапки, потому он никаких следов и не оставил! А вас, ох, как напряг голый сантехник! Вот уж вы посуетились! – теперь он громко хохотал. Это продолжалось некоторое время, пока в его голосе не появились истерические нотки и икота.
Дубовик спокойно наблюдал за кривляньями арестованного, потом налил в стакан воды и подвинул ему:
– Если это фарс, то – наши вам аплодисменты! Только ваш фюрер истерил убедительней – брызгал слюной! Так что, вы не доиграли!
– Дайте час перерыва, у меня сдают нервы… – и Кураев протянул руки для наручников.
– Надеюсь, отдых пошел вам на пользу? – Кураев спокойно кивнул. – Продолжим? – Дубовик посмотрел на часы.
Арестованный понял его жест и пробурчал:
– Можете не бояться, спать я всё равно не смогу, вы сумели выбить у меня почву из-под ног! – он потянулся за портсигаром, Дубовик подвинул ему папиросы.
Пустив несколько колечек дыма, Кураев продолжил свой рассказ:
– Зеленцов, чтобы уж точно подумали на Чижова, украл у него инструменты, забрал оттуда тросик, а ящик подкинул в сквер. Сначала он убил собаку, чтобы та не мешала выполнению задуманного плана. Профессора предполагалось убить в доме, там же оставить тросик. Но Полежаев, увидев «питекантропа» в окне, просто лишился чувств. Зеленцов решил, что он умер, и понёс его к озеру вместе с Чижовым. Решил утопить. Логики в этом никакой, понимаю, но и требовать отчета у woodwose бессмысленно. У воды профессор пришел в себя, Зеленцов его там и убил. Молодёжь просто была не в том месте, и не в то время… – он затянулся. – Самое главное, что отец поверил и возликовал! Стал требовать расширения лаборатории! В общем, нужно было избавляться и от него, и от Каретникова! Вот поэтому я его и не переубеждал, а, напротив, убедил в том, что только он смог воплотить идеи своего отца в жизнь! Ведь он признавался вам в этом, не так ли? Вы поверили, а мне это только и надо было. Отца убила мать. Боялась, что отберет завещание, которого, по сути, и не было! Ещё одна химера! – он протяжно, со стоном вздохнул. – Удивляетесь, как она везде поспевала? Для этих целей и был у нас свой шофер – Зеленцов. Его никто и нигде не останавливал, так как он ездил на «Победе» Мелюкова. Кстати, тот застрелился, когда узнал, что Каретникова арестовали. Ведь и его могли подтянуть за помощь нам. Испуга-ался! Shit! А драгоценностями не брезговал!
– Ладно, с ним всё понятно! А теперь поговорим о ваших переодеваниях, об убитой Оксане Ильченко… – Кураев болезненно сморщился и прервал Дубовика:
– Об этом – я сам, без вопросов… Это моя боль, за что свою мать никогда не прощу!.. Да и отца тоже… – Кураев закрыл лицо ладонями, и впервые за всё время допроса он стал просто человеком со своими слабостями и страстями.
Дубовик даже не решался прервать молчание, он чувствовал, что сейчас этому человеку плохо. И действительно, когда тот открыл лицо и посмотрел на подполковника, в глазах его читались боль и страдание, а по щекам текли скупые слёзы.
– Я впервые в жизни полюбил по-настоящему…
«Я тоже, только удачней» – невпопад подумал Дубовик и одёрнул себя за эгоистичные мысли.
– Оксана не отвечала мне полной взаимностью, но я был уверен, что со временем смогу растопить её сердце, хотя меня вполне устраивали наши отношения – она была умной девушкой и понимала, что только я смогу подарить ей настоящую жизнь. Я забрал у матери перстень и подарил его девушке. Рассказал о своих планах относительно переезда в Германию. Она восприняла это с большим воодушевлением, но всегда боялась почему-то, что я могу её обмануть. Вот тогда… – Кураев достал платок и вытер лицо. – Тогда я, чтобы окончательно убедить её в том, что она для меня много значит, рассказал ей всё! И о своем происхождении, о матери, об отце!.. Всё!..