– Там Зарина Хорошилова пришла, бабушка. Просит разрешить ей с девочкой поговорить.
25
– Зови, – велела Наталья Степановна.
– Не надо, – вяло запротестовала Катя. Она твердо решила стоять на своем, но как это делать, глядя в глаза маме Леночки и Марины?
Маруся снова затопала в коридоре, зашуршала верхняя одежда. Катя выпрямилась, собираясь с духом.
Вошедшей вслед за Марусей женщине на вид можно было бы дать лет сорок – невысокая, кругленькая, блестящие темные глаза, – если бы не смертельно усталое выражение лица. Одета она была просто: во что-то вроде спортивного костюма, только без принтов и лампасов, на голове – зеленый платок, плотно обмотанный вокруг шеи, из-под которого выбилась пара черных прядей с проседью. Никакого сходства с Леночкой Катя в ней не видела. Женщина тяжело дышала, как будто бежала сюда бегом. Она поздоровалась с Натальей Степановной и теперь стояла на пороге, ожидая позволения войти.
– Здравствуй, Зарина, – степенно кивнула Наталья Степановна. – Заходи, заходи. Мы тут сидим как раз, беседуем, пытаемся вот объяснить Катерине, что ничего страшного ей не грозит. Сама видишь, девушка она взрослая, крепкая, храбрая, не то что твои былиночки, а не соглашается!
– Зачем тогда и ехала в такую даль? – подхватила Маруся, подбоченившись. – Только зря мать обнадежила, чужое время потратила! Бессовестная девка!
Бабка снова цыкнула на нее. Зарина впервые взглянула на Катю прямо – до того скользила по ней глазами, как по мебели, как будто не хотела разглядывать, – и вдруг низко, в пояс поклонилась ей.
– Спасибо вам, Катя. – По-русски она говорила очень правильно, но выговор был непривычный, певучий. – Спасибо вам большое, что потратили это время ради моей дочки. И за Лену вам спасибо, уж такое спасибо, что не знаю, как и выразить.
Катя молчала. В горле стоял комок. Снова ее хвалят за что-то, чего она, считай, и не делала.
– Наталья Степановна, – Зарина повернулась к креслу и опять будто бы слегка поклонилась, – вы не разрешите мне наедине с Катей поговорить?
– Почему не разрешим? – после паузы медленно проговорила Наталья Степановна. – Мы-то разрешим, главное – чтоб она сама согласилась. Она у нас девица с гонором, может и не захотеть. Матери подруги в глаза смотреть – это не перед посторонней бабкой выкаблучиваться.
Стыд обжег Кате щеки. «Выкаблучиваться» – вот как, оказывается, это называется. Да почему она должна соглашаться на участие в этом мракобесии – даже ради всех подруг на свете?
Зарина снова повернулась к ней, и Кате на секунду показалось, что она сейчас бухнется на колени, прямо как Леночка в общаге.
– Катя, я вас очень прошу. Позвольте мне с вами просто поговорить. Не давить, не просить ничего. Просто поговорить пять минут. Катя, пожалуйста.
Ее темные глаза были обведены синеватыми кругами, сухие, без слез, но воспаленные, как будто она много ночей не спала и плакала. Катя всем телом ощутила презрение, исходящее от сидящей рядом Крысы.
«Эта Зарина, как узнала, ломанулась туда… Выскребала цветы из трещин… Все ногти сорвала…»
Катин взгляд невольно метнулся к рукам женщины, но ногтей не было видно: она нервно стиснула пальцы одной руки в другой.
– Ладно, – неожиданно для себя самой услышала Катя собственный голос. – Если пять минут, то я согласна.
– Вот и славно, вот и хорошо. – Наталья Степановна мягко прихлопнула одной ладошкой о другую. – Проводи их, Марусь, в Наташкину комнату, пускай там пообщаются.
Комната оказалась в другой половине дома. Маленькая, темноватая, вся заставленная какими-то безделушками. Единственное небольшое окно было закрыто тюлем, круглое зеркало на столе почему-то завешено черной тканью. Катя сначала не обратила на это внимания, но мать Леночки суеверно покосилась туда и сделала неуловимый знак рукой. Кажется, была какая-то дурная примета, связанная с занавешенным зеркалом… Из мебели в комнате, кроме шкафа-горки с фарфоровыми фигурками, была только узкая кровать, стол с ящиками и стул. Маруся закрыла за ними дверь, в коридоре раздались ее тяжелые шаги.
– Простите меня, но я… – начала Катя, присев на кровать. Зарина оборвала ее нетерпеливым взмахом руки.
– Катя, – она заговорила быстро и очень тихо, – вы согласились помочь моей дочке, а я помогу вам. Послушайте меня. Когда пойдете в баню…
– Я не пойду ни в какую баню!
– Конечно, пойдете, – отрезала Зарина. – Вы не понимаете?