– Вы что делаете?! – в ужасе закричала Катя, и три головы повернулись к ней.
– Ты куда выскочила? – ахнула Маруся, вскакивая. – Ну-ка брысь назад!
– Катюш, не кричи. – Наталья Степановна, охнув, поднялась из кресла и пошла к Кате. – Так надо, не волнуйся, Катюш. Мы тебе другую одежду купим, зачем тебе эти обноски…
– Это не обноски! – Катя поймала тревожный взгляд Зарины и осеклась.
– Катюш, так надо. – Старуха опять вцепилась ей в локоть и повела обратно в парную. – Это же обновление, очищение, понимаешь? Ты выспишься, отлежишься – и поедем с тобой в город, по магазинам, купим, что понравится. Ленка моя, знаешь, какая талантливая до этого дела? И одежку подберем, и обувку – все подружки обзавидуются! Зарина, – крикнула она через плечо, – неси простынку и чаек! Не прогрелась девочка, не расслабилась, надо еще посидеть…
Зарина застелила полок свежей простыней, усадила Катю и снова сунула ей кружку со сладким чаем. Катя медленно пила, закрыв глаза и твердя про себя: «Спокойно, спокойно, спокойно…» На изнанке век вертелись золотые и красные круги, звуки то отдалялись, то приближались. Неужели всего одна капля этой дряни может сотворить такое? А что было бы от целой кружки? Господи, там не одного черта увидишь, а целую тысячу! А был ли вообще тот черт, мужик в перьях, Ваня из Старицы, или девчонки просто сходили с ума, лежа нагишом в стылом темном доме и галлюцинируя от мерзкого бабкиного варева?
– Допила? Ну теперь ложись, давай веничком пройдемся. Марусь! – Бабка приоткрыла дверь и повысила голос. – Поди сюда, я-то стара уже веником махать!
– Давайте я, – тихо предложила Зарина, забирая у Кати кружку и помогая ей улечься на верхнем полке.
– А ты умеешь? – засомневалась Наталья Степановна. – Тут с понятием надо подходить, а у вас, нерусей, наверное, и бани-то нет.
– Умею, – кивнула Зарина.
Катя услышала плеск, потом зашипели камни, по бане поплыл горячий березовый пар и на время разогнал кумар разлитого по полу омерзительного зелья. Потом на живот легла горячая мокрая тяжесть. Воздух становился все жарче, и Катя не могла не думать о том, что в печке сейчас сгорает ее одежда. Удобные лыжные штаны, уютный свитер, черный пуховик, который в прошлом году подарила мама. В уголках глаз снова стало мокро – хорошо, что в пару и поту этого все равно никто не видит. Наверное, глупо расстраиваться из-за шмоток, когда на кону жизнь, но ведь это тоже часть ее жизни, которую у нее хотят отобрать! И эту часть ей уже никто не вернет.
Зарина сначала гладила ее распаренную кожу душистыми мокрыми ветками, потом начала ритмично похлопывать. От каждого движения веника расходились волны свежего терпкого запаха. Наталья Степановна уселась на нижней скамейке и заговорила что-то в такт хлопкам – Катя разбирала только свое повторяющееся имя и какие-то ласковые слова. В голове нарастал мерный гул, как будто в черепушке плескалось море. Слова сливались с этим гулом, плавно качали Катю на тяжелых волнах, погружали в бездумное, безмысленное состояние. Внезапно она почувствовала резкую острую боль в плече и открыла глаза. Зарина нагнулась к ней, будто бы поправить волосы, и шепнула:
– Не слушайте ее, не надо эти слова поганые слушать!
Легко сказать – не слушать! Навязчивый ритм змеей вползал в сознание, убаюкивал, отключал. В отчаянии Катя начала вспоминать стихотворения, которые учила в школе. Как хорошо, что это у нее никогда не получалось легко. Вспоминалось с усилием, над некоторыми словами приходилось думать, и эти размышления помогали Кате балансировать на поверхности вязкой трясины, куда ее затягивали старухины приговорки.
«Плакала Саша, как лес вырубали…» Повинуясь крепким Зарининым рукам, она перевернулась лицом вниз, и веник начал гулять по спине. «Ей и теперь его жалко до слез. Сколько тут было кудрявых берез!..» Что же там дальше? И почему такое слезливое вспоминается, как нарочно? «Не ветер бушует над бором, не с гор побежали ручьи – мороз-воевода дозором обходит владенья свои…» Блин, еще хуже. Строчки цеплялись за крючок ритма бабкиных наговоров и тянулись за ним, как шерстяные нитки, укладываясь в узор. Катя сжала зубы. Нужно что-то другое, не такое гладкое.
«Лошадь! Не надо! Лошадь! Слушайте! Чего вы думаете, что вы их плоше? Деточка! Все мы! Немножко лошади! Каждый из нас! По-своему! Лошадь!» Теперь стихи звучали в голове, как отчаянные выкрики, как выстрелы сигнальных ракет. Она заметила, что Зарина тоже слегка сбивает ритм движений, совсем немного, чтобы не поняла бабка. Потом женщина отложила веник, отошла куда-то – и вдруг окатила ее из шайки ледяной водой. Катя аж вскрикнула, а Наталья Степановна подпрыгнула, как молодая: наверное, на нее попали брызги.