– Катя! Ты? – Женщина схватила ее за плечи, близоруко вгляделась и рывком прижала к себе. – Катя, доченька! Выбралась все-таки! А я-то, дура, как тебя подвела, ведь полжизни тут прожила – и заблуди-и-илась!
Она всхлипнула, отпустила Катю, обтерла лицо рукавом – и вдруг напряглась.
– Дочку мою, твою однокурсницу, как зовут?
– Л-леночка? – Катя оторопело таращилась на нее. – А, Ляйсан!
– Точно, – выдохнула Зарина. – Значит, точно ты. Как же ты столько времени в лесу, полураздетая?.. Аллах, как будем выходить! Закружило меня, я и дороги не знаю!
– Я знаю. – Катя в очередной раз поправила сползающий тапок и махнула рукой, указывая Зарине за спину. – Туда. Там дорога.
Они прошли шагов двадцать-тридцать по нетронутому снегу – и деревья расступились, открывая колею грунтовки. Сбоку от дороги, на расчищенном пятачке между соснами, приткнулся потрепанный серый минивэн, выхлопная труба фырчала, плюясь дымом.
Зарина ахнула:
– Так это я все время возле машины ходила! Аллах, Аллах!
Она бросилась туда. Катя поспешила за ней, стараясь не растерять чуни. Зарина рывком отодвинула дверь салона, и оттуда выглянула растрепанная заспанная девочка, знакомая Кате по Леночкиным рисункам.
– Марьям, доченька! – Зарина разрыдалась, держась за дверь.
Марьям всунула ноги в ботинки, выскочила из машины и обняла мать.
– Все хорошо? Это та девушка? – спрашивала она, беспокойно косясь на Катю.
– Да, да, – всхлипывала Зарина. Ее руки беспорядочно елозили по спине дочери, сминая скользкую ткань пуховика. – Садись, садись, Марьям, ехать пора, надо Ляйсан забрать скорее…
– Чего ты боишься?
– Катя, садись назад! – Зарина уже пришла в себя и сама застегнула дочери ремень безопасности. – Не надо, чтобы тебя видели, если кто-то навстречу поедет. Ты лучше ложись, а как на трассу выедем, там сядешь, пристегнешься тоже. Скоро рассвет, иншалла, доберемся до города затемно… Дочка, да бензина-то почти не осталось! Ты машину грела, да? Нужно на заправку заехать, сколько ж у меня денег-то в кошельке? Катя, переодевайся, я тебе там одеться взяла, ты уж прости, оно тебе все короткое будет…
Под ее неумолчную нервную болтовню Катя влезла в минивэн и задвинула за собой дверь. Места в салоне хватало: за водительским местом был установлен только один ряд кресел. По железному полу перекатывались клочки полиэтилена. За сиденьями стояла большая клетчатая сумка, и в ней на каких-то еще мешках была аккуратно сложена одежда.
Катя расстегнула куртку, скинула мокрую обувь. Стыдливость она потеряла еще вчера в бане – или в лесу, когда ее голую вели по ступенькам в черный дом, – и теперь спокойно подтащила к себе сумку, натянула застиранные черные лосины и тунику до колен, темно-зеленую, бархатистую, с вытертой золотой вышивкой по вороту, подолу и кромке длинных узких рукавов, спрятала мокрые замерзшие ноги в грязно-белые вязаные носки. Ей сразу стало теплее и спокойнее, она свернулась калачиком на сиденьях и затолкала под голову ту же синюю куртку, в которой выбиралась из леса.
– Я так долго ждал тебя.
Горло стиснуто ужасом, тело сжато в тугой комок на полу, колени и локти немеют. Кажется или в последний раз голос прозвучал чуть сбоку, не от самой двери?
Зарина пристегнулась, привычным движением переключила передачу и выехала на дорогу. Она сняла капюшон и платок, и Кате показалось, что в ее уложенной узлом на затылке косе заметно прибавилось седых волос.
– Мам, что же вы так долго, – жаловалась Марьям, гладя Зарину по плечу тонкими смуглыми пальцами. Она была гораздо больше похожа на мать, чем Леночка, и в ней легко можно было угадать примесь восточной крови. – Я чуть с ума не сошла, мам. Ты сказала: час-полтора…
– Заблудились мы немного, доченька. Но теперь все хорошо, теперь все будет хорошо. – Зарина успокаивала дочь, одновременно следя за колеей и время от времени бросая настороженный взгляд в зеркало заднего вида. Дорога была пуста.
– Мам, а папа…
– Не говори мне про него. – Катя по голосу угадала, что женщина поджала губы и сердито свела брови над переносицей. – С того дня, как Ляйсан забрали, он вам не отец! Скажи спасибо, что хоть нас за бутылку не продал.
Марьям замолчала, теребя ремень безопасности. Потом снова нерешительно подала голос:
– Мам, я пить хочу…
– В бардачке бутерброды и термос.