Что ж там с ними не так, с мужем и дочерью Антонины? Может быть, они тоже знали, видели отца Люсьены?
Выяснить все можно только с помощью этой толстой распустехи.
— Ваших близких можно понять, — безжалостно кивнула Люсьена. — И я удивлена, что вы позволяете презирать себя, вместо того чтобы раз и навсегда избавиться от пагубной привычки и совершенно изменить свою жизнь.
— А как? — всхлипнула Антонина, нервно разматывая шарфик, стаскивая его с головы и расстегивая пальто: от волнения ее бросило в жар. На полной розовой шее белело жемчужное ожерелье — из речного жемчуга, наметанным глазом определила Люсьена, но отличного качества! — Как мне избавиться от этой привычки? Я пыталась… но не получается. Правда не получается!
— Хотите, я помогу? — спросила Люсьена. — Только вам придется довериться мне.
Это был опасный момент. Любой здравомыслящий человек насторожился бы, хотя бы попытался воспротивиться, задав вопросы, которые так и просились на язык: а как вы это сделаете, а сколько это будет стоить, а вы что, доктор, что ли… да мало ли о чем можно спросить у незнакомой женщины, которая вдруг, ни с того ни с сего, бросается помогать тебе в решении самой важной твоей жизненной проблемы! — однако Антонина оказалась идеальным объектом для внушения. Если бы ее муж и дочь в самом деле хотели прекратить ее ночное обжорство, им достаточно было бы построже поговорить с Антониной. Но они этого не сделали. Может быть, им ее жаль? Может быть, они любят ее такой, какая она есть, и поэтому снисходительно относятся ко всем ее слабостям? Или просто равнодушны к ней, а она это понимает — вот и заедает ночной картошкой их равнодушие?
Сейчас это неважно. Сейчас важно завладеть душой этой клуши. Душой и памятью! Проникнуть в самые тайные ее глубины, где хранятся воспоминания о человеке по имени Павел Мец, хоть она даже не подозревает об этом!
— Конечно, конечно, хочу, я буду вам очень благодарна, — суетливо забормотала Антонина. — Что я должна сделать?
Нет, это просто чудо: не что ВЫ будете со мной делать, а что Я должна сделать!
— Откройте рот, — скомандовала Люсьена, и Антонина покорно выполнила приказ.
Вообще-то можно было обойтись и без этого: хватило бы пристального взгляда и мысленного повеления полностью, рабски довериться… Однако у каждого человека есть свои слабости. Были они и у Люсьены. Подчинение себе чьей-то личности и так означает унижение этого человека, но ей мало было примитивного взлома энергетики — хотелось добавить остроты восприятия. А эту остроту может дать только резкое, внезапное, грубое, а то и просто пакостное оскорбление, которое покажется унизительным даже самому затурканному субъекту вроде этой толстухи.
Люсьена наклонилась к лицу Антонины, вгляделась в ее голубые, испуганно распахнутые глаза, — и плюнула в широко раскрытый рот.
Антонина содрогнулась, глаза буквально вытаращились, и вместе со взрывом испуганного возмущения из ее памяти словно бы хлынуло мощным потоком все, что хотела увидеть и услышать Люсьена: все те воспоминания, которые были самым роковым образом связаны для Антонины с этим местом и с людьми, которые когда-то жили здесь.
Казалось, у входа столпились все сотрудники, которые не находились на вызовах: и оперативники, и дежурная часть… Выскочили кто в чем был, некоторые даже не набросили полушубки или пальто.
Лиза тронула за плечо высокого, нескладного, длиннорукого Леонтия Комарова — оперативника, с которым вместе училась на заочном отделении юридического института и дружила еще со времен Школы милиции:
— Что случилось, Лёнь?
— Да фантастика какая-то, сама посмотри! — растерянно буркнул он и раздвинул своими ручищами стоявших впереди милиционеров.
Теперь Лиза поняла, что все разглядывают полоску земли под окнами следственного отдела. Вообще-то здесь была клумба, на которой Лиза каждую весну сажала цветы — и для собственного удовольствия, конечно, но еще и затем, чтобы водители не ставили машины прямо под окно следственного отдела. Ведь ни летом, ни зимой не продохнуть от бензиновой гари! Лиза сажала здесь свои любимые космеи, настурции, кранные циннии, которых в Хабаровске называют «майорами» именно за этот цвет, совпадающий по цвету с полоской на майорских погонах, и мелкие астры-октябринки, так что клумба «сторожила» ее окно почти до поздней осени. Впрочем, за те годы, которые Лиза проработала в Кировском отделении, к этой клумбе все привыкли так, что даже зимой на нее не заезжали автомобили: ни казенные, ни личные. Поэтому еще этим утром на клумбе сиял недавно выпавший нетронутый снег, Лиза это отлично помнила. Однако сейчас на нем ясно отпечатались следы… но не человеческие, а звериные.