Старший Майя открыл глаза и, увидев лицо склонившегося над ним – прекрасное, мудрое и вдохновенное – улыбнулся, потянувшись к Крылатому, как ребенок. И Вала, улыбнувшись в ответ, положил руки на лоб и на грудь ученика. Майя сомкнул веки.
«Часть разума моего, часть силы моей, часть сердца моего – ученики мои…»
…Оглушающая волна чужой ненависти обрушилась на него, сбила с ног, швырнула в воющую воронку стремительной пустоты, лишая сознания и сил. Он перестал видеть и слышать, он терял себя; он не помнил ни что было с ним, ни сколько длилась эта пытка. Только когда это все кончилось, тьма мягко коснулась его пылающего лба, и звезды взглянули ему в лицо…
– …Ты более всех претерпел от Врага, о Великий Кузнец; пусть же ныне создания Врага станут слугами твоими, дабы его же оружием поразили мы его. А может быть, с помощью этих существ сможем мы проникнуть в мысли Мелькора, в мрачные глубины замыслов его, ибо эти существа суть часть разума его.
– Велика мудрость твоя, о Манве, воистину, Король Мира ты, сильнейший из нас. Да будет так, как говоришь ты.
…Чьи-то руки легли на его плечи. Не те – сильные и ласковые, хотя и от этих ладоней исходила сила. Он открыл глаза. И лицо, склонившееся над ним, иное…
– Кто ты?
– Я твой создатель, господин и учитель, я Ауле, Великий Кузнец, владыка над всем, что есть плоть Арды.
– А где – тот?
– Кто? – взгляд темных глаз Ауле стал настороженным, почти испуганным.
– Тот, ясноглазый, крылатый… Кто это был?
Жесткий голос Кузнеца царапал слух:
– Это твое видение. Наваждение. Тебе почудилось. Забудь.
Майя тихо вздохнул. «Наваждение… как жаль…»
– А я? Кто я?
– Ты Майя, создание мысли моей. И ныне имя я дам тебе – Аулендил, слуга Ауле. Ты станешь помощником мне в трудах моих и будешь вершить волю Единого и Могучих Арды.
…Братья – но так непохожи друг на друга и душой, и обликом… Лучший ученик – Артано, искуснейший – Курумо. Один – насмешлив, юношески-дерзок, другой – молчалив, прилежен и усерден. Один – мастер, другой – ремесленник. У старшего – глаза Мелькора, душа Мелькора; младший тих, благостен и смиренен, даже тоска берет: отослать бы с глаз подальше, так ведь не за что… А с Артано Кузнец был зачастую суров и неприветлив: страшился странных, почти кощунственных вопросов Майя, на которые не смел искать ответа, его сомнений, стремительности мыслей и решений… Рожденный Пламенем, и сам – пламя, ярое и непокорное: Артано Аулендил, Артано Айканаро… Страшно предчувствовать, что когда-нибудь проснется память, дремлющая в глубине звездно-ярких глаз. И тогда он уйдет – и кара Единого настигнет его, как и его создателя…
Однажды Артано принес ему кинжал – первое, что сделал сам; и снова страх проснулся в душе Кузнеца. Гибкие огнеглазые существа, сплетавшиеся в рукояти, мучительно напомнили – то, крылатое, танцующее-в-пламени. Ауле видел горькую обиду в глазах ученика: он-то думал, что учитель разделит его радость, ведь – первое творение… А услышал – равнодушные холодные слова. «Поймешь ли – это не я говорю, это страх мой, боль моя… Ты слишком дорог мне, и я боюсь за тебя…» Не понял. Не захотел. И с того часа словно стена отчуждения встала между ними.
Сам Ауле давно смирился со своей судьбой; от прежней жизни осталась только горечь, глухая тоска. Он старался не вспоминать – и, наверно, это даже удалось бы ему, если бы не Артано…
А Майя все не мог забыть того, кого первым увидел он при пробуждении. Тщетно искал он черты Крылатого в лицах Валар; и тогда странная мысль родилась в его душе – мысль, показавшаяся ему безумной. Он гнал ее, но мысль не уходила; и однажды решился он задать Кузнецу вопрос:
– Я много слышал о Враге, учитель, но доселе не знаю я, кто он и как имя его. Каков облик его? Почему враждует он с Великими?
В глазах Ауле метнулся страх – сейчас Майя ясно видел это; слова зазвучали заученно и неестественно:
– Увидел он, носящий имя Мелькор – Восставший в Мощи Своей, что становится Арда дивным садом, усладой для глаз наших, ибо усмирены были бури ее. И увидел он также, что приняли Могучие Арды облик прекрасный и благородный, сходный с обликом Детей Единого. И зависть была в сердце его, и также принял он зримый облик – темный и страшный, как дух его, ибо злоба пылала в нем. Так вступил он в Арду, превзойдя силой и величием прочих Валар; но разрушения – сила его, зло – власть его, и в величии его – ужас. Сходен он был с горой, чья вершина выше облаков, в ледяной мантии и короне огненной, и взгляд его обжигал огнем и пронизывал холодом. Некогда великие дары власти и знаний были даны ему, но он посмел восстать против Единого. Зависть и ненависть иссушили душу его, и ныне не может он творить ничего – кроме как в насмешку над творением других. Потому в разрушении радость его, потому и не числится имя его среди имен Валар.