– Государь, – проникновенно прозвучал его мягкий, слегка дрожащий голос. – Государь… Ты был милостив и простил раба своего. Прими же из рук моих сей жалкий дар в знак моей вечной любви и преданности!
Он поднял голову и, стоя на коленях, подал чашу Манве. Король милостиво кивнул:
– Встань, Курумо! Да будешь ты прославлен среди Майяр! Наполни эту чашу, и из рук твоих приму я ее, и выпью в честь твою!
И показалось Намо – кровью полна золотая чаша в руках Короля Мира… Они пили. А рука Намо все жестче сжимала прозрачный кубок, пока он не треснул, порезав пальцы и залив руку алым вином, словно кровью. «Хорошо, что не пришлось пить этого…» Ему мигом поднесли другой кубок.
Курумо стоял, торжествующе глядя по сторонам; Намо злорадно ждал, когда Майя, наконец, встретится взглядом с ним, Владыкой Судеб. Курумо не ожидал увидеть его; лицо его передернулось от животного страха, и на мгновение Намо показалось, что это красивое правильное лицо – лишь маска, прикрывающая череп со слезающими клочьями гнилого мяса и кожи. Лишь мгновение. Курумо вновь усмехался, нагло глядя в глаза Намо, уверенный в своей безнаказанности, но, спустя миг, поспешно отвел взгляд, проклиная в душе темного Валу.
Намо не знал, что самое страшное впереди. Настал миг, когда Манве поднялся и, призвав к молчанию, возгласил:
– Ныне да видят все, как карает Отец наш Эру тех, кто восстает против воли Его!
«Как? Ведь уже нет боли… Только тупая сосущая тоска, пустота… Неужели еще не все кончено, и лишь я ничего не ощущаю? Неужели он не сумел уйти?» Лоб Намо покрылся испариной, руки сжались в кулаки.
А тем временем все взгляды были прикованы к огромной чаше посереди зала – Зеркалу Варды. Любопытство, желание пощекотать нервы, злорадство… все, кроме хоть капли сочувствия.
Багряная поверхность потемнела, став прозрачно-черной. Звезды всплыли со дна чаши, и Намо показалось, что чернота заполнила все вокруг, и нет больше ничего – только он и ночь. А потом он увидел лицо – известково-белое, прочерченное узкими смоляно-блестящими дорожками крови. Застывшее, окоченевшее лицо; рот чуть приоткрыт в безмолвном стоне, губы изорваны, ввалившиеся веки опущены, из-под ресниц – кровавые капли… Нет, это не было мертвой маской – лицо, на котором навечно застыло страдание, побежденное могучей волей. Непонятно откуда всплыло лицо Варды – куда более мертвое и страшное в своей безупречной правильности и бесстрастности.
…Казалось, он медленно погружался в воды невидимой реки; волосы его, сжатые раскаленным обручем венца, струились по незримому течению, и, словно крылья ската, медленно колыхался черный плащ. Скованные руки застыли в судорожном усилии разорвать одежду на груди, залитой кровью незаживающих ран… «Так все же он умер. И никогда… И все равно это победа. Это – не та вечная пытка, которой они хотели. Но почему же я не понял этого, не ощутил…»
Всего несколько мгновений длилось видение, а Намо показалось – века. Заходили кровавые волны, и вновь – вино было в чаше… Манве был недоволен, но никто не смел сказать ни слова. И тогда заговорила Варда:
– О Тулкас Могучий! Ныне да будешь ты увенчан короной, как Воитель Мира!
«Ты ведь хотел стать Повелителем всего Сущего? Так получай же свою корону, Властелин мира!» – вспомнил, стиснув зубы, Намо. Теперь он знал, зачем он здесь. «Ты ушел, брат мой. Но я – здесь. Я немногое могу. Но, клянусь тебе, сделаю, что могу. Я клянусь тебе, брат мой…»
Он покинул пир, и мало кто сожалел об этом – в его присутствии никто не решался дать волю веселью. А Намо шел, не чувствуя больше в душе тоски и пустоты. Была там, внутри, саднящая боль; но теперь он знал, что делать.
ДЕТИ ЗВЕЗД. 15 Г. II ЭПОХИ
И в кого он такой? Эльф, в котором была кровь Авари и Синдар. И – Нолдор. Младший сын правителя маленького княжества, носивший странное прозвище – Эле. Отец так называл – в детстве мальчишка обладал удивительной способностью удивляться всему, что видел, и чаще всего слышали от него: «Эле!» – «Смотрите!» Так с тех пор и звали, почти забыв имя, данное ему при рождении. И подходило прозвище – его огромным ясным глазам и светлой детской улыбке. Мальчишка! Впрочем, так и было.
Он пошел в отца – и статью, и обликом: светловолосый, не слишком высокий, худощавый. Старший сын во всем похож на мать, словно и вовсе нет в нем крови Эльфов Сумерек. И гордости и властности хватит в нем на пятерых Нолдор; недаром мать – дочь Келегорма, хоть и рожденная вне брака. У старшего – темные волосы, лицо, словно высеченное из камня, и ярко-красные губы: кровь Феанора, и мать гордится им. До младшего ей вовсе нет дела – не ему быть наследником князя. Пусть делает, что хочет.
Юношу это не слишком огорчало. Он бродил по лесам, слушал песни менестрелей и не думал ни о власти, ни о битвах. Славные подвиги Нолдор в Белерианде, о которых любила рассказывать мать, казались ему бессмысленно-жестокими: зачем воевать, если мир так прекрасен, так добр к любому, кто любит его? А Враг с Севера – скорее страшная сказка: не может живое существо быть таким чудовищем. Волк убивает – но лишь затем, чтобы выжить, и это не кажется жестоким: в мире все так гармонично, что жестокости не может быть места.