Лозунг на фасаде аэропорта провозглашал два основных положения коммунистической программы: антиимпериализм перед лицом расизма Южной Африки и вступление вместе с социалистическими государствами в мировую коммунистическую систему. Страны «социалистической ориентации» — Мозамбик, Ангола и Эфиопия — заняли в ней свое место. Действительно, начиная со времен Хрущева, советские аналитики начали заботиться о том, чтобы сделать более тонкой их типологию: появление новых «прогрессивных» наций заставляло применять адекватную терминологию, приберегая место для тех из них, которые, сойдя с «капиталистического пути», не смогли заслужить ярлык «социалистических». Этот ярлык действительно означал определенные гарантии материальной и финансовой поддержки со стороны Советского Союза. Разумеется нельзя забывать и о военном сотрудничестве — «долге пролетарской помощи» со стороны Большого брата. В смысле поставок военной техники советская клиентура в Африке, конечно, не ограничивалась только Мозамбиком, Анголой и Эфиопией, но именно они извлекали максимум выгоды из сближения с СССР. Интеграция в мировую коммунистическую систему позволила их руководству пользоваться ее ресурсами: наряду с 8850 советскими советниками, действовавшими на континенте, в 1988 году отмечается присутствие 53 900 кубинцев, нельзя не упомянуть также восточно-германских специалистов, особенно в области госбезопасности.
Необходимо также упомянуть о «политике брюха» мафиозного типа, когда из-за отсутствия «класса буржуазии» использование государственного имущества становилось единственным источником личного обогащения.
Можно задаться вопросом, почему в идеологическом беспорядке XX века элита, дорвавшаяся до власти в этих государствах, делает свои идеологические ставки на марксизм-ленинизм? Конечно, важную роль здесь играет ослепление доктриной, открывающей неограниченные возможности для диктаторов. Но коммунизм в Африке является лишь эпизодом в долгой череде насилия, изучение которого начинается с попыток преодолеть противопоставление до-колониальной гармонии (или варварства), колониального порядка (или репрессий) и последующего беззакония, порожденного независимостью и/или неоколониальными притязаниями. Безусловно, коммунистическая Африка не была одиноким островком насилия: Нигерия во время войны с Биафрой и Руанда с геноцидом хуту внесли свой значительный вклад, достаточный, чтобы привести в отчаяние себе подобных. Однако, Эфиопия, Ангола и Мозамбик имеют свою преступную специфику, заключающуюся в процессе переделки структуры общества, например, в насильственном объединении в деревни сельского населения или в использовании голода в политических целях. Они также напоминают о знакомых явлениях, таких, как «чистка» партии, ликвидация левого движения или отношение к оппозиции — националистической, этнической, партизанской или религиозной.
Уже невозможно далее отрицать массовые убийства, и размеры преступлений африканского коммунизма вызывают к жизни всё новые оправдания: каждое начинание марксистско-ленинского государства представляется ими как реакция на наступление контрреволюционных сил. Старые споры по поводу террора Французской революции, воскрешенного революцией большевиков, призывы к «тирании, смягченной обстоятельствами», становятся в африканском контексте предметом ревностной защиты со стороны коммунистов. В этом смысле размах полемики, начавшейся на Западе именно в связи с Эфиопией, Анголой и Мозамбиком, оправдывает их выбор в качестве объектов нашего исследования.