В тот же день Дзержинский и его заместитель Петерс составили обращение «К рабочему классу», выдержанное в подобном же духе: «Пусть рабочий класс раздавит массовым террором гидру контрреволюции! Пусть враги рабочего класса знают, что каждый задержанный с оружием в руках будет расстрелян на месте, что каждый, кто осмелится на малейшую пропаганду против советской власти, будет немедленно арестован и заключен в концентрационный лагерь!» Этот призыв был опубликован в «Известиях» 3 сентября, на следующий день в тех же «Известиях» появилась инструкция народного комиссара внутренних дел Г. Петровского всем местным Советам. Посетовав на то, что, несмотря на «массовые расстрелы десятками тысяч наших товарищей», все еще не введен массовый террор против «эсеров, белогвардейцев и буржуазии», Петровский продолжает:
«Расхлябанности и миндальничанью должен быть немедленно положен конец. Все известные правые эсеры должны быть немедленно арестованы. Из буржуазии и офицерства должно быть взято значительное количество заложников. При малейших попытках сопротивления должен применяться массовый расстрел. Местные губисполкомы должны проявить в этом направлении особую инициативу. Отделы милиции и чрезвычайные комиссии должны принять все меры к выяснению и аресту всех подозреваемых с безусловным расстрелом всех замешанных в контр. р. [контрреволюционной] и белогвардейской работе. (…)
О всяких нерешительных в этом направлении действиях тех или иных органов местных советов Завуправы исполкомов обязаны немедленно донести народному комиссариату Внутренних Дел. (…) Ни малейших колебаний, ни малейшей нерешительности в применении массового террора!».
Эта инструкция, сигнализирующая об официальном начале красного террора, опровергает позднейшие утверждения Дзержинского и Петерса, что красный террор, как выражение всеобщего стихийного возмущения масс покушениями 30 августа 1918 года, начался без всякого указания Центра». На самом деле красный террор явился как бы естественным выходом клокотавшей во многих большевиках абстрактной ненависти к «эксплуататорам», которых они готовы были уничтожать не только индивидуально, но и «как класс». В своих воспоминаниях видный меньшевик Рафаил Абрамович сообщает о беседе с Феликсом Дзержинским, будущим главарем ВЧК. Беседа эта состоялась в августе 1917 года:
«— Абрамович, ты помнишь речь Лассаля о сущности конституции?
— Конечно.
— Он говорил, что всякая конституция определяется отношениями социальных сил в стране на данный момент. Вот я и интересуюсь, как можно изменить это политическое и социальное соотношение.
— Ну, различными процессами политической и экономической эволюции, возникновением новых экономических форм, появлением и развитием некоторых социальных классов, все эти вещи ты же, Феликс, прекрасно знаешь.
— Да, но почему нельзя радикально изменить это соотношение? Например, подавлением или уничтожением каких-либо классов?».
Эта холодная, расчетливая, циничная жестокость, плод доведенной до крайности логики беспощадной «войны классов», характеризовала многих большевиков. Вот что заявлял в сентябре 1918 года один из их руководителей, Григорий Зиновьев, на страницах газеты «Северная коммуна»: «Чтобы успешно бороться с нашими врагами, мы должны иметь собственный, социалистический гуманизм. Мы должны завоевать на нашу сторону девяносто из ста миллионов жителей России под Советской властью. Что же касается остальных, нам нечего им сказать. Они должны быть уничтожены».
5 сентября Советское правительство легализовало террор знаменитым Декретом о красном терроре: «При данной ситуации (…) усиление деятельности ВЧК является прямой необходимостью (…). Необходимо обезопасить Советскую республику от классовых врагов путем изолирования их в лагеря. Подлежат расстрелу все лица, прикосновенные к белогвардейским организациям, заговорам и мятежам. Необходимо опубликовать имена всех расстрелянных, а также основания применения этой меры». Позднее Дзержинский признавался: «Законы 3 и 5 сентября наконец-то наделили нас законными правами на то, против чего возражали до сих пор некоторые товарищи по партии, на то, чтобы кончать немедленно, не испрашивая ничьего разрешения, с контрреволюционной сволочью».
В секретном циркуляре от 17 сентября Дзержинский предлагает местным ЧК «ускорить и закончить, т. е. ликвидировать, нерешенные дела». В действительности же «ликвидации» начались 31 августа. 3 сентября «Известия» сообщили, что в предыдущие дни в Петрограде местной ЧК было расстреляно свыше 500 заложников. Из чекистских источников известно, что в течение сентября в Петрограде было расстреляно 800 человек. Эта цифра сильно преуменьшена. Очевидец событий описывает следующие подробности: «Что касается Петрограда, то, при беглом подсчете, число казней достигает 1300. (…) В своей статистике большевики не учитывают сотен офицеров и гражданских лиц, которые были расстреляны в Кронштадте по приказу местных властей. В одном только Кронштадте за одну ночь было расстреляно 400 человек. Во дворе были вырыты три больших ямы, 400 человек поставлены перед ними и расстреляны один за другим». В интервью, данном 3 ноября 1918 года газете «Утро Москвы», правая рука Дзержинского Я. Х. Петерс признавал: «В Петербурге, я бы сказал, истерическому террору прикосновенны больше всего те мягкотелые чекисты, которые были выведены из равновесия и стали чересчур усердствовать.