— Вы его знаете? — поинтересовался Ладлоу, но Джо не ответил, занятый поисками еще одного чистого листка.
— Так, а теперь напиши вот что… — И Джо продиктовал Ладлоу несколько слов.
Мальчик старательно записал их, вновь высунув язык от усердия, подул на чернила, чтобы быстрее высохли, и протянул листок Джо.
— Заббиду пишется с двумя «б», но ты ведь не обязан был это знать, — заметил Джо, просматривая листок.
Он вновь смерил парнишку пристальным взглядом. Обычный городской мальчишка, что по виду, что по запаху. По запаху особенно. Пронырливый, тощий, грязный, одет кое-как, если не считать шарфа и перчаток — дорогих и явно у кого-то позаимствованных. Хитрая физиономия, такому палец в рот не клади. Сразу видно, парнишка тертый. И к тому же битый, причем совсем недавно — весь в синяках и губы распухли. Но в темных глазищах светится ум… и что-то еще.
— Если хочешь, поступай ко мне на службу, — решился Джо Забидду.
Ладлоу сощурился:
— А платить будете?
— Об этом потолкуем завтра. — Джо зевнул. — А сейчас давай-ка спать.
Он бросил Ладлоу свой плащ, и мальчик, завернувшись в него, устроился на полу у самого очага. Никогда еще Ладлоу не было так тепло и уютно — мягкий нежный мех прямо льнул к телу. Полуприкрыв глаза, Ладлоу наблюдал, как хозяин улегся на кровать, которая оказалась ему коротка, и вскоре захрапел. Убедившись, что Джо уснул, Ладлоу вытащил из-под рубашки кошелек, украденный из кареты, и припрятал его за кирпичом, отходившим от стены. Потом посмотрел на клочок бумаги, исписанный под диктовку Джо.
Меня зовут Джо Заббиду.
Я — ростовщик, беру в заклад секреты.
Ладлоу вновь подивился, что бы это могло значить. Ростовщик — это еще понятно, а вот как можно взять в заклад секрет? Но мальчик недолго ломал голову над этой загадкой: вскоре он погрузился в сон, полный мрачных видений, от которых сердце у него колотилось, как будто он все еще бежал.
Глава пятая
Я вовсе не собирался открывать Джо все карты; сам не знаю, отчего я признался ему, что промышлял по карманам. Что касается ростовщиков, разумеется, мне прекрасно было известно, кто они такие и чем занимаются. В бытность свою в городе я немало видывал их и имел с ними дело. Мать с отцом постоянно воровали и все, что им удавалось раздобыть, несли в заклад — или же отправляли меня выручить за добычу деньги. В городе ростовщики держали свои лавки чуть ли не на каждом углу, а работали эти лавки и день и ночь. Особенно в них бурлила жизнь после выходных, когда к ростовщикам толпами стекались те, кто просадил все деньги в карты или в кости или же пропил в кабаке. Поэтому утром в понедельник витрины ростовщиков представляли собой зрелище весьма занятное: чего в них только не было выставлено! Поиздержавшиеся жители Города готовы были заложить последнюю рубашку, а также штаны, башмаки (нередко стоптанные и просившие каши), трубки, шапки, миски и горшки (в том числе и ночные) — словом, все, за что рассчитывали получить хотя бы пару грошей.
Однако ростовщики знали свое дело и не принимали в заклад все подряд. Да и платил ростовщик обычно мало, но если клиенты начинали ворчать и винить ростовщика в жульничестве, тот холодно говорил: «Тут вам не благотворительная лавочка. Или берите, или проваливайте».
Как правило, клиентам ничего не оставалось, как взять предложенные ростовщиком гроши — ведь выбора у них не было. Конечно, заложенную вещь можно было выкупить, но только платить за выкуп приходилось уже больше. Вот так ростовщики и зарабатывали свое богатство, наживаясь на бедняках.
И только Амбарт Джеллико не походил на своих собратьев-ростовщиков. Начать с того, что лавка его располагалась не на виду, а в глухом закоулке — в тупике Закладной улицы. Если не знаешь, где искать, нипочем его заведение не найдешь. Сам-то я впервые попал к мистеру Джеллико, когда искал не лавку ростовщика, а убежище — от матери с отцом спрятаться. Закладная улица оказалась такой узкой, что даже мне приходилось протискиваться по ней бочком. Где-то вверху серела полоска грязного городского неба. Сначала я подумал, что лавочка заперта, но потом, когда ткнулся в дверь, она распахнулась. Хозяин стоял за прилавком, но меня в упор не увидел — он вроде как грезил наяву.
Я кашлянул — мол, тут я.
— Простите, — сказал хозяин и заморгал, словно спросонья. — Чем могу служить, юноша?
За весь день я впервые услышал такие приветливые речи. В тот раз я сбыл мистеру Джеллико колечко, которое стырил у одной дамы — прямо с пальца снял. Я так умею: они, бывало, засмотрятся, как я жалостное лицо делаю, а я тем временем знай обирай с них часы, кошелек и все прочее, что подвернется. У мистера Джеллико при виде кольца глаза на лоб полезли.
— Матушкино, конечно? — спросил он, но на ответе не настаивал.
На вид мистер Джеллико был бедняк бедняком, ничуть не лучше, чем его посетители. Носил он обычно одежду, которую никто не выкупал из заклада, но и приобретать никто не желал. Сам бледный, что твое тесто, — солнца-то он целыми днями не видел. Ногти длинные и обычно черные, лицо морщинистое, заросшее седой щетиной. Почему-то на кончике носа у него всегда висела капля, время от времени он промокал нос красным носовым платком, который держал в жилетном кармане. В тот первый день я выручил у него за кольцо целый шиллинг, поэтому вскоре наведался вновь, со свежей добычей, и получил еще шиллинг. Ну а уж потом я к нему забегал, как только представлялась возможность.
Уж не знаю, зарабатывал ли мистер Джеллико своим делом; похоже, что не особенно. Народ у него в лавке не толпился, а грязная витрина обычно пустовала. Как-то раз я увидел в витрине каравай.
— Барышня принесла, — растолковал мне мистер Джеллико. — Заложила хлеб в обмен на горшок. В горшке она сварит мясо, завтра придет и заложит горшок, а хлеб заберет. Хлеб, конечно, к завтрашнему дню малость зачерствеет, но в воде отмочить можно.
Вот такой ростовщик был мистер Джеллико!
Не знаю, отчего он меня пожалел — именно меня, а не какого другого мальчишку с улицы, их же в Городе — как мышей. Но на такую доброту жаловаться грех. Я рассказал мистеру Джеллико про мамашу с папашей, все как есть, — что им на меня начхать, что только колотушки и попреки от них и вижу. Сколько раз бывало: на улице холод, домой идти страшно, вот я и отправлялся к мистеру Джеллико. А он всегда пустит у очага погреться, чаю нальет, хлеба даст. Потом стал меня учить считать, читать и писать. Даст старую квитанцию и велит писать на обороте. И пока у меня разборчиво не выйдет, он не отступается. Читать и писать я учился по книгам, которые мне давал мистер Джеллико. Иной раз мне говорят, что у меня стиль сухой. Это потому, что книги он давал мне умные, все про войну, про историю, про великих мыслителей. Шуток там что-то не попадалось.
В уплату за уроки я исполнял всякие поручения. Сначала ценники писал, а потом, когда почерк мой сделался получше, мистер Джеллико допустил меня выписывать закладные и все такое. Посетителей было маловато, но мистер Джеллико любил поболтать, и потому с каждым, кто придет, он сначала потолкует, а уж потом закладную выписывает.
Я, бывало, целыми днями сидел у мистера Джеллико в лавочке, помогал ему, а мать с отцом об этом и знать не знали. Сам я рассудил, что лучше им не говорить — еще потребуют, чтобы я обокрал хозяина, чего доброго. Не то что случая не подворачивалось его обокрасть, еще как подворачивался, но я не мог. Вот папашу с мамашей сколько раз обдирал, а мистера Джеллико — рука не поднималась. Это ведь выходило предательство.
Честно сказать, я бы к нему с радостью ходил хоть каждый день, только не всегда удавалось застать его в лавке. Первый раз, когда я увидел, что дверь заперта, решил: ну все, уехал мистер Джеллико. Я еще удивился, что он со мной не попрощался, хотя к тому времени понимал: от людей хорошего не жди. Но прошло несколько дней, и хозяин вернулся. Где был, куда ездил — не рассказал, а я так обрадовался, что и расспрашивать не стал.