— Мне дали очень простой приказ, — сказал Торп. — Ты слишком опасен, чтобы оставлять тебя в живых, но владеешь крайне ценными сведениями. И мне велено получить их у тебя.
Он осторожно залез в сумку и извлек оттуда что-то квадратное, завернутое в ткань, потом оценивающе посмотрел на Чаня и обратился к своим людям:
— Если вы хоть словом обмолвитесь посторонним о том, что сейчас увидите, вас засекут до смерти. — Торп кивнул драгуну с сумкой. — Помоги его держать, чтоб не дергался.
Руками в толстых перчатках лейтенант снял ткань, и в свете пламени из очага засияла синяя книга. Он присел перед Чанем так, что их лица оказались на одном уровне, и осторожно открыл книгу. Чань заглянул в вихрящиеся синие глубины и отвел глаза.
— Говорят, — сказал лейтенант, — что после этого ты ничего не почувствуешь, когда тебя будут убивать. Я не получаю удовольствия от казней, так что надеюсь, это правда. Капрал?
Тот вцепился в волосы на затылке у Чаня и толкнул его голову вниз. С перекошенным лицом Чань закрыл глаза, изо всех сил сопротивляясь давлению. Перед ним была пустая книга. Если он будет смотреть в нее или прикасаться к страницам своей плотью, вся его память вытечет, как вино из фляжки.
Но почему он сопротивляется — только из чувства гордости? Разве не этого он хотел после смерти Анжелики — забвения? Разве не этого он искал в опиуме, в поэзии, в борделях?
Конечно, он не хотел, чтобы решение приняли за него… и все же… его глаза приблизились к вихрящейся голубизне, без испуга погрузились в нее…
Капрал надавил еще сильнее. До стекла оставались считаные дюймы. Защитят ли его оранжевые кольца в карманах? Или только продлят агонию? Чань ощущал холод, излучаемый гладкой поверхностью…
Драгун, стоявший с саблей на страже, взвизгнул совсем по-женски и рухнул ничком. Торп отпрыгнул в сторону, чтобы сабля не задела его, защищая хрупкую книгу своим телом. Чань мельком увидел сияние синего зубца, торчащего из спины умирающего солдата, а потом человек в черном плаще перешагнул через тело и, схватившись с лейтенантом, полетел вместе с ним на полусгнившую скамью, где прежде сидел Вандаарифф. Они упали с жутким грохотом, затем нападавший встал и откинул плащ, доставая еще один синий кинжал. Рот офицера открылся в безумном удивлении, почти все его туловище омертвело, потому что книга при ударе разбилась и осколки глубоко вонзились ему в грудь.
Солдаты, державшие Чаня, схватились за сабли; он нырнул за бритвой и, не глядя, полоснул ею с разворота. Капрал заорал, кровь хлынула из его запястья. Чань вонзил носок ботинка ему в пах. Капрал согнулся и получил немилосердный удар в челюсть. Франсис Ксонк стоял над вторым солдатом (глаза которого в скрученной набок голове неестественно закатились и безжизненно смотрели вверх), держа драгунскую саблю в здоровой руке. Чань поднялся на ноги и бросил бритву, чтобы схватить клинок лейтенанта.
Лицо Ксонка было чуть ли не посмертной маской: шея и подбородок потемнели от синих выделений, а веки порхали, словно комната была лишь частью того, что открывалось его взору, словно он потратил слишком много сил на эту атаку — на то, чтобы управлять собой. Он вонзил саблю в пол и протянул пустую руку.
— Для меня одного их многовато… и для вас тоже… может, вы примете… временное… перемирие. — Слова его падали, будто скользкие камушки из мешка.
— Эти солдаты, — сказал Чань. — Миссис Марчмур… Маргарет… она идет.
— Я тоже так думаю. — Губы Ксонка покрывала мокрота. — Это означает, что она нашла вашу маленькую мисс.
Целый час они продирались через лес, и Чань совершенно потерял ориентацию, несмотря на то что светила луна. Два раза пришлось останавливаться, потому что Ксонка рвало. Наконец они добрались до гребня, с которого открывалась неожиданная перспектива: поле, а далеко внизу — сверкающая змея канала. От канала в лес уходила дорога, в конце которой виднелось ярко освещенное здание. Его высокие окна излучали в черный воздух неимоверное количество света, словно там крестили младенца королевских кровей.
В тишине Чань услышал рокот машин.
— Это уж слишком, — прохрипел рядом с ним Ксонк. — Чертова свинья начала без нас.
Глава девятая РАНА НА ШЕЕ
Доктор Свенсон отказывался считать себя человеком, который может убить женщину, пусть даже при самых чудовищных обстоятельствах. «Чудовищная» — именно это слово лучше всего подходило для женщины перед ним. Графиня попросила сигарету из докторского портсигара и теперь умело засовывала ее в черный лакированный мундштук. Она поймала взгляд доктора и застенчиво улыбнулась.