— Я предлагаю, — раздался бархатный голос Стено, — нашего адмирала, Марино Фалиери.
— Марино Фалиери, — сказал бесстрастным голосом председатель, — он заслужен перед республикой — это хорошо для массы, он стар годами — это хорошо для нас; но меня удивляет, что его предлагаешь ты, синьор Стено, ты, связь которого…
— Стой, — закричал Стено, — с кем я в связи — касается только меня, Фалиери же я ненавижу, и мне сладко видеть, как за честь своего избрания он поплатится жизнью.
— Ты хочешь избавиться от ненавистного соперника, — сказал председатель, — но твои планы совпадают, в конечном результате, с нашими, поэтому твое предложение должно быть обсуждено. Кто еще из Союза 13-ти имеет сказать что-нибудь?
— Я, — громко воскликнул Лиони, — я ненавижу Марине Фалиери как сына убийцы моего прадеда. Ненависть наша родовая, и да будет он сперва дожем, а потом жертвой Союза 13-ти!
— Как выдержавший два первых испытания, — сказал Пизани, — имею ли я право голоса?
— Конечно, — ответил председатель.
— Я также ненавижу Марино Фалиери, — сказал Пизани, — и эта ненависть, главным образом, заставила меня вступить в ваш союз. Фалиери обошел меня чином во флоте, где я раньше служил, и поручил командование кораблем, на котором я плавал, моему сопернику. За это я ненавижу его и жажду его смерти. Лиони, видя мою ненависть и зная мой твердый характер, счел возможным посвятить меня в существование Союза 13-ти, так как он считал весьма вероятным именно избрание Фалиери, и вот я здесь, чтобы мстить, мстить и мстить!
Глаза Пизани загорелись и, видимо, он весь дышал одной жаждой мщения.
— Судьба послала нам хорошего товарища, — сказал председатель. — Синьор Пизани, ты будешь достойным членом Союза 13-ти. Кто еще имеет что сказать по поводу избрания Фалиери дожем?
— Конечно, Марино Фалиери, только Фалиери, — раздались голоса.
— Я приступаю к голосованию: кто за избрание Фалиери — встаньте, — сказал председатель.
Все поднялись.
— Итак, Фалиери избран единогласно и дожем, и кандидатом умереть. Закрываю заседание.
Нобили сняли черные сутаны и приготовились идти. Впереди шел Стено с факелом, предпоследним шел председатель Градениго, последним вновь избранный Пизани; но едва только все члены Союза 13, передавая при выходе каждый раз факел следующему и выжидая определенное время, чтобы не выйти из-под земли толпой, ушли, как председатель, дав факел Пизани и приказав ему выждать определенное время, вышел и, очутившись на поверхности земли, захлопнул крышку над самой головой ошеломленного Пизани.
— Товарищ Пизани, — раздался сверху голос, — третье испытание не заставило себя ждать: Союз 13-ти испытывает твою стойкость.
После этого Пизани услышал еще, как тяжелый камень сам собой, очевидно, вернулся на прежнее место.
Все было тихо.
Он остался один под землей с догорающим факелом в руках.
Глава II. Коварная красавица
Утренний рассвет забрезжил в окне спальни донны Анджиолины.
Лучи его скользили по золоченой мебели, обитой лиловым бархатом, на которой небрежно валялись: камзол, шляпа и плащ венецианского нобиля. Шпага его лежала на полу и сверкала эфесом, усаженным брильянтами, переливавшимися тысячами огней. Это член Совета Десяти, Микаэле Стено, проводил последнюю ночь у донны Анджиолины, невесты ненавистного ему члена Совета Сорока, Марино Фалиери.
— Пора, Микаэле, иди, — говорила она, покрывая его лицо бесчисленными поцелуями, — иди и вспоминай всю жизнь наши счастливые ночи.
— Нет, Анджиолина, нет, — послышался ответ, — теперь я уйду, но это не последний раз, и догаресса будет так же моей, как была моей неприступная Анджиолина.
— Догаресса? — удивленно спросила она.
— Да, моя милая, это уже не тайна. Вся Венеция говорит об этом. Твой нареченный, Марино Фалиери, будет дожем Венеции.
Удивлению Анджиолины не было границ.
— Таково единодушное и непреклонное желание всех венецианских нобилей, — продолжал Стено. — Ты будешь догарессой и по-прежнему моей.
Коварная Анджиолина быстро освоилась со своим новым положением и сразу заговорила в другом тоне:
— Микаэле, но ты ведь должен понять, что это тогда будет, тем более, невозможно. Ты знаешь, какая свита у догарессы, знаешь, как эта свита ни днем, ни ночью не оставляет свою повелительницу без наблюдений.