Лючия писала мне, что уже через месяц после свадьбы Луиджи стал покидать ее ради продажных женщин… писала, что она разочаровалась в муже, что он оказался пустым, лживым и злым человеком…
«— О, если бы я осталась с тобой в нашем старом замке, если бы все, пережитое мной, оказалось сном! — писала она. — Но поздно! Прошлого не вернешь, и я не из тех, кто, раз потерпевши кораблекрушение в жизни, ищет убежища в родном углу..
И тебя, Елена, я умоляю — не приезжай ко мне, даже твое участие было бы мне тяжело, а изменить мою судьбу ты не в силах… я выпью до дна свою чашу и умру безропотно.
Об одном только прошу тебя, Елена, когда я умру, я бы хотела лежать в нашем фамильном склепе… но это невозможно: Луиджи не захочет нарушить традиции своего рода: меня похоронят в склепе Черваторе… Но, умоляю тебя, сестра, выйми мое сердце и поставь его в серебряной урне на алтарь нашей замковой капеллы…»
Красное домино закрыло рука ми лицо и поникло головой…
Леблан был потрясен.
— Я в тот же день отправилась в Венецию, — заговорила снова красавица, немного успокоившись. — На дворце Черваторе я увидела черный флаг. На подъезде меня встретил швейцар, весь в черном.
— Кто умер у Черваторе? — спросила я, чувствуя, что сердце мое перестает биться.
— Сегодня скончалась сеньора Лючия, супруга Луиджи Черваторе…
Мне сделалось дурно.
Открыв глаза, я увидела перед собой испуганное лицо швейцара.
— Сеньора — родственница Лючии? — спросил он участливо.
— Сестра.
С низкими поклонами проводил он меня вверх по лестнице и велел слуге доложить Луиджи о моем приезде.
Не знаю, как я сдержалась, увидев Луиджи, и как я не бросила ему в лицо: «Негодяй! убийца моей сестры!»
Я едва устояла на ногах, взглянув в его ненавистное лицо. Но я вспомнила, что пришла к нему с просьбой и, если оскорблю его, то не добьюсь ничего.
Когда я передала ему последнюю волю Лючии, он наотрез отказался исполнить ее.
— Если она и писала вам это, то, очевидно, в бреду. Осквернять труп я не позволю! — резко отвечал он.
Все мои мольбы были тщетными.
— Вы простите меня, Елена, но я не могу оказать вам гостеприимства, — дворец и так переполнен родственниками… Мне это весьма неприятно, но…
Я не дала ему окончить.
— Проведите меня к покойнице! надеюсь, в этом вы мне не откажете!
— Теперь оставьте меня, я хочу помолиться наедине, — сказала я, подойдя к кровати, где лежала Лючия.
Однако, оставшись одна, я не молилась. Быстрым взглядом окинула я комнату.
«— Хорошо, — подумала я, — окно низко над водой!»
Подбежав к двери, я быстро сделала воском оттиск замка…
— К чему это? — удивленно спросил Леблан.
— Сейчас узнаете.
Поцеловав сестру, я быстро, никем не замеченная, удалилась из дворца. Я не желала встречаться с Луиджи… А теперь, Леблан, когда вы знаете все — исполните ли вы мою просьбу? Вы обещали мне… Вы должны… достать мне сердце Лючии.
Доктор, пораженный, взглянул на красавицу.
— Да, да! Сегодня ночью мы влезем через окно в комнату покойницы, и вы вырежете из ее груди сердце… Я знаю, за осквернение трупа закон карает тяжело. Но ведь это воля Лючии, моей дорогой сестры… Да и Луиджи не станет поднимать из за этого дела, — вскрытие покойницы было бы ему невыгодно… Итак, не отказывайтесь!.. Ради Бога, не отказывайте!..
Красавица вдруг сбросила свою маску, и доктор остановился, ослепленный ее красотой.
— Помните, — награда будет соответствовать услуге… Согласны вы исполнить мою просьбу?
Доктор колебался.
Если преступление откроется, то его доброе имя погибло навек… А может быть, его за это ждет казнь…
— Леблан! Неужели я в вас ошиблась? Неужели вы для меня не сделаете этого? Слушайте. Сегодня же мы уедем с вами в Палермо, где вас никто не знает!.. Да, да? Вы согласны? — шептала красавица.
И вдруг горячий поцелуй обжег губы Леблана…
— Согласен? Говори же!
— Согласен, — невольно прошептал доктор.
— Идем же скорее, гондола ждет нас!
— К дворцу Черваторе, — обратилась Елена к гребцу, впрыгнув вместе с Лебланом в гондолу.
Глава III. Похищение сердца
Гондола быстро неслась по Каналу Гранде.
Леблан сидел, глубоко задумавшись, размышляя обо всем происшедшем.
Да, Елене нужно было пустить в ход все свои чары, чтобы он в последнюю минуту не отказался от своего обещания. Опасность была слишком велика. Правда, в какие-нибудь четверть часа он покончит операцию… Но… если в это время в комнату кто-нибудь войдет?!
Леблан вздрогнул при этой мысли.
Елена словно угадала, что происходит в его душе.
— Не бойся, Арман, — прошептала она, — комната, где лежит покойница, находится в первом этаже, в парадных апартаментах. Жилые же комнаты все в верхнем этаже. Нас никто не увидит.
— Уверены ли вы в гондольере, Елена? — спросил доктор, взглянув на старика, лицо которого не внушало ему особенного доверия.
— О, вполне! Случай свел меня с ним в Венеции. Он когда-то служил у наших родителей и помнит меня и Лючию еще детьми. Он очень нас любил и рад случаю помочь мне и насолить Луиджи.
— Знаете ли вы, что я, повинуясь вам, ставлю на карту свою докторскую честь? Если откроется это преступление, врачи всего света предадут меня анафеме.
— Никто не узнает о нем. А впрочем, я ведь знаю, что вы не дорожите практикой, — ваше богатство делает вас вполне независимым.
Из последних слов Елены Леблан понял, что она хорошо осведомлена о нем.
Но как, откуда? Каким путем? Ведь она сама всего несколько дней в Венеции!
Голос Елены прервал его размышления.
— Мы у цели, — сказала она.
Гондола подплывала к дворцу Черваторе.
Восемь больших полукруглых окон выходили на канал.
— Вон к тому окну, Джузеппе, — прошептала Елена гондольеру.
Гондольер причалил к указанному окну.
Елена достала из-под домино небольшой сверток, нажала какую-то пружину, и веревочная лестница змеей взвилась вверх. Миг — и крюк ее прочно зацепился за карниз окна.
— Скорее, Джузеппе! теперь твой черед, — скомандовала она старику.
В одну минуту Джузеппе был наверху.
Быстро очертил он алмазом небольшой квадрат на стекле и прижал к нему намазанную смолой бумагу. Едва слышный треск — и в окне образовалось отверстие, в которое легко можно было просунуть руку.
Бросив стекло в воду, Джузеппе осторожно отодвинул задвижку, открыл окно и опустился в гондолу.
— Арман, за мной! — прошептала Елена, быстро взбираясь по лестнице.
Перешагнув вслед за Еленой через подоконник, доктор очутился в сводчатом старинном покое, освещенном красной лампадой.
Большую часть комнаты занимала огромная кровать под роскошным балдахином.
В комнате царила глубокая тишина. Ведь здесь лежала покойница.
— Скорее, доктор, каждая минута нам дорога! — проговорила Елена, нежно прижимаясь к нему. — И помните, какая награда ждет вас… За дело!
Красавица раздвинула осторожно занавес балдахина, и Леблан едва не вскрикнул от изумления и восхищения.
На постели лежала молодая женщина поразительной красоты. Она, правда, была не так величественна, как Елена, но красоты такой доктор не встречал.
Невиннейшее в мире лицо обрамляли каштановые локоны. Длинные ресницы бросали легкую тень на ее нежные щеки.
Желтое шелковое одеяло покрывало тело только до половины. Сквозь кружева рубахи просвечивало белое, как мрамор, тело.
Но не только красота покойницы приковала взоры доктора.
Его поразило еще то обстоятельство, что на щеках Лючии играл нежный румянец, губы не были синеваты, как у мертвецов, они напоминали только что распустившуюся розу…
— Ах, да! ведь она умерла от разрыва сердца, — проговорила Елена. — Тогда понятно…