Может быть еще многие из старожилов нашей белокаменной Москвы, хорошо помнют, что, подъезжая с Ильинки к Флоровским, нынешним Спаским воротам, по правую сторону вокруг Лобнаго места, под горой, которая ныне уже не существует, были лавки с разными съестными припасами и, даже между их красовалось кружало, носившее тогда название: кабак под пушкою. По левую сторону, вниз от Покровскаго Собора, или церкви Василия Блаженнаго, к Москворецкому мосту было построенно несколько бедных лачуг, принадлежавших, частию Покровскому Собору, частию обывателям. Наружный вид лачуг этих согласовался с внутренним расположением оных. Видимая бедность, неопрятность, сырость воздуха и холод, ясно говорили, что одна только бедность могла иметь прибежище в них.
В одной из таковых лачуг, построенной на земле, принадлежавшей к Покровскому Собору, жил какой-то таинственный слепец, которой в простонародии слыл, то за нищаго, то за юродиваго.
Первое было справедливее: ибо он, ежедневно выходя, рано по утру из своей лачуги, садился у моста Спасских ворот, где, не сходя почти с места, просиживал до поздняго вечера и просил у каждаго проходящаго милостыни.
Редкой не подавал ему и мало было в Москве из коренных жителей ея, кто бы не знал этаго нищаго слепца. Некоторые считали его за святошу, другие за какаго-то таинственнаго старца, одним словом, мало было таких людей, которые бы этого нищаго слепца не принимали за что-то свыше и не приписывали бы ему дара сверхъестсвенности.
Поздно вечером, когда перемежался народ, нищий слепец уходил в свою лачугу, где жил, совершенно один и только, с появлением новаго утра показывался опять на Спаском мосту, для собирания, подаваемой ему милостыни.
Надобно заметить, что он не ходил по улицам и в дома, подобно другим собратам своим, а довольствовался подаянием на избранном им месте. Это место для него было, как бы заповедным. Большая часть людей проходивших мимо слепца нищаго и знавшие его, считали для себя, как бы за грех не подать милостыни ему.
Наш знакомец Иван Иваныч Профилин также знал этого слепца и, подобно другим, также, проходя мимо, подавал ему.
Однажды, это было, близ вечера, в исходе осени 1784 года, Иван Иваныч шедши домой с получением давно пропадавшаго долга, решился также подать слепцу — нищему.
— Прими, старинушка, сказал Иван Иваныч, вынимая какую-то мелкую монету из кармана и подавая нищему, — да благодари Господа Бога, — продолжал Профилин, — что он сегоднишний день, мне бедняку, послал неожиданное счастие.
— А что такое, смею спросить, батюшка, он послал тебе? — Сказал старик нищий, принимая от Профилина, подаваемую им мелкую монету.
— А вот что, старинушка, — отвечал словоохотливый Иван Иваныч, остановившись. — Я сего дня получил с одного, совершенно неожиданно, старый долг, да еще и с процентами. Слишком три года мне один должен был и во все это время не платил ни копейки. Наконец Бог послал мне сего дня встретиться с ним и он со мною расплатился!
— Экая до тебя милость Божия, экая до тебя милость Божия! — сказал нищий слепец, крестясь. — Ну, а что, батюшко, — продолжал он, смею спросить милость твою, много ли было должку-то твоего?
— Да рубликов с пятьдесят, старинушка, — отвечал Профилин.
— Экая куча денег, подумаешь, — говорил нищий, — все чай рублевики.
— Есть и золото, старинушка, — отвечал Иван Иванович.
— А что, родимой, смею попросить у тебя, дай мне хотя пощупать эти рублевики и золотые, я сродясь не видывал их, когда был и неслеп-то.
Сначала Профилин не соглашался на просьбу эту, но когда слепец — нищий начал неотступно просить его, то Иван Иваныч не подозревал ничего и, ни о чем не думая, согласился на желание его. Он вынул из кармана, многовмещавшаго полосатаго камзола своего несколько рублевиков и золотых монет и подал их нищему.
Слепец долго перебирал их в руках своих, несколько раз взвешивал, как рублевики, так и золотыя монеты на руке своей, наконец опустил их в карман, или, сказать правильнее, в дыру разодранной одежды своей.
Иван Иванович до этих пор хранивший молчание, наконец сказал:
— Что это делаешь ты, старинушка?
— Ничего, родимой, хочу собираться да брести на квартиру; чай есть уж час пятой в доходе, — отвечал хладнокровно слепец-нищий.
— Ну а что ж деньги-то мои ты не отдаешь мне?
— Про какия, деньги, родимой, это говоришь ты?
— Как про какия, про те самыя, — отвечал Иван Иванович, — приметно выходя из себя, — которые ты взял у меня и сию минуту положил в карман.
— Взял у тебя, положил в карман, ах, Господи светы! да что это за напраслина такая на меня беднаго? Что ты, родимой, отвяжись от меня, ради самаго Бога, верно ты человек недобрый.
Профилин вторично возобновил требование свое о деньгах, а хитрый обманщик вторично стал отговариваться, что не брал денег от него. Тот и другой начали шум. Толпа, любопытнаго проходящаго народа окружила спорющих. Нищий старик доказывал, божась и крестясь, что не брал никаких денег. Профилин доказывал противное. Толпа народа увеличивалась. Большая часть из оной знала слепца нищаго а каждый из знавших уважал его.
Все доказательства Профилина, что он дал нищему свои деньги, все требования, чтоб обыскать хитраго обманщика — остались тщетны. Народ принял сторону слепца, которой говорил: «мог ли, добрые люди, разсудите сами, этот недоброй человек, (показывая на Профилина), дать незнакомому деньги свои? да и кто это сделает?» — прибавил обманщик-слепец.
С одной стороны все это оправдывало слепца и давало веру словам его. К тому же, как уже известно, он был любимец народа, почитавшаго его за что-то свыше. Следственно бедный Профилин, доказывавший справедливость свою, принужден был замолчать и, повидимому отступиться от своих денег, все говорили, принявшие сторону хитрого обманщика, что старик прав, что можно ли без всяких отношений давать незнакомому деньги свои и зачем же? вишь, будто бы пересмотреть, а старик слепой. «Нет, брат, это обман видимой, — говорили другие, обращаясь к Профилину, — ты какой-нибудь надувало, человек недобрый! эк слил какую пулю! проваливай-ка, родимой, это будет для тебя гораздо лучше и здоровее; а мы уж не дадим в обиду этого старика. Мы знаем его».
Обманутый, разогорченный, осмеянный Профилин должен был отказаться от денег своих. С видимою грустью, но с какою то надеждою в душе, бедный Иван Иваныч пошел от толпы смешнаго народа. «Видит Бог — говорил он, что я не обманщик и не надувало» — «Проваливай, проваливай дальше! — закричали ему в след несколько голосов. Видим, видим тебя, какой ты гусь лапчатый!»
Толпа утихла, и мало-помалу, начала расходиться. Почти каждый простился с стариком — нищим, пожелав ему здоровья и счастия.
На Спаской башне ударило шесть часов, и старик нищий побрел в лачугу свою.
Обман плутовство и все подобный низкия черты в характерах людей, рано или поздно получают должное возмездие. Редко время отсрочивает оное. Так судьба наказала и хитраго нищаго.
Профилин, оставя толпу, по какому-то особому предчувствию в сердца, решился в отдалении дожидаться обманщика — слепца. Он вскоре, как уже сказал я, или лучше, как пересказал мне мой дедушка, побрел в лачугу свою. Иван Иваныч, как тень за ним. Нищий отпер дверь жилища своего, тихо растворил ее и вошел в занимаемое им убежище. Иван Иваныч еще тише, боясь даже переводить свободно дыхание свое, вошел за нищим. Мрак осенняго октябрскаго вечера и слепота обманщика, ничего не предполагавшаго, много способствовали, питавшемуся какой-то надеждой, Профилину.
Первым действием нищаго по входе в жилище его было то, что он в туж минуту полез зачем то в подпечку и от туда, как казалось Профилину, что-то вынул, приговаривая сам себе: «Здравствуйте мои рыжички, здравствуйте мои беляночки, я вам принес еще новых рыжичков, новых беляночек. Нутка вы, мои любезныя, полезайтека к вашим сродникам». При этих последних словах нищий из дыры раздраной одежды своей вынул деньги простака Профилина и начал их во что-то всыпать. Их звон объяснил слова и действие нищаго. После сего, всыпанные во что-то деньги, он опять постановил в подпечку, приговаривая: «Дожидайтесь покуда, мои рыжики и беляночки, новых сродников своих».