— Но ведь и я, сеньор Томбони, не мог желать ее смерти! я ведь не подозревал даже о ее существовали!..
— Да, да… но обстоятельства против вас. Все возмущены нападением на «жемчужину Венеции». Вся Венеция боготворила молодую невестку губернатора… весь город с тревогой следил за бюллетенями о ее здоровье… Губернатор жаждет мести, о Луиджи и говорить нечего.
— Скажите мне, сеньор Томбони, неужели нет надежды на ее выздоровление? Неужели я, хотя и невольно, стану убийцей?
— Непосредственная опасность миновала, Лючия останется в живых…
Доктор облегченно вздохнул.
— Но неизвестно еще, может быть, последствия раны заставят ее страдать всю жизнь, — прибавил адвокат.
— Какой приговор ждет меня?
— Увы — смертная казнь. Но зачем вам ждать приговора, когда вы можете избежать суда…
— Каким образом?
— Мне писали из Парижа, — отвечал адвокат, — будто вы очень богаты…
— Это правда.
— Сколько времени вам нужно, чтобы перевести сюда миллион лир?
— Двадцать четыре часа.
— Превосходно. Я хочу дать вам хороший совет. Предложите сенату миллион лир в залог того, что вы не уклонитесь от суда и не скроетесь из Венеции, если вас выпустят до суда из тюрьмы.
— И вы думаете, что меня выпустят под залог?
— Конечно. Я хорошо знаю венецианских сенаторов. Им и в голову не придет, что человек может добровольно лишиться такой суммы… Ну, а если вы предпочтете оставить в их распоряжении миллион и скрыться от суда… тоже беда не велика. Миллион лир на нужды города, пожалуй, даже дороже скрывшегося преступника, преступление которого, к тому же, еще и не доказано…
Леблан с чувством пожал руку адвоката.
— Благодарю вас, благодарю за совет. Я вас понял. Прошу вас, идите сейчас же в сенат и предложите ему залог.
— Завтра вы получите ответ, и я уверен, что завтра же будете на воле, — сказал Томбони, подавая руку узнику.
Едва дверь камеры захлопнулась за адвокатом, Леблан упал на колени, благодаря Бога за внезапное избавление от угрожавшей ему опасности.
— Поздравляю вас, друг мой, — весело говорил Томбони, входя на другой день вечером в камеру доктора и показывая ему бумагу с двумя большими печатями. — Сенат соглашается освободить вас под залог. Вы должны только дать письменное обещание явиться в назначенный день на суд. Если вы не исполните обещания, вы лишитесь залога: он останется в пользу города. Вам разрешено отправиться со мной, в сопровождении двух судейских чиновников, к себе на квартиру, чтобы достать требуемые деньги. Идемте.
Через полчаса Леблан был уже у себя дома, на Лидо.
Вручив судейским чиновникам миллион лир и получив от них квитанцию, он подписал требуемое обещание.
Когда дверь за чиновниками закрылась, Леблан еще раз поблагодарил адвоката и предложил ему 100 тысяч лир за труды.
Адвокат отказался, говоря, что еще ничего не сделал для него.
— Я присягал исполнять законы и имею право получать вознаграждение только после защиты обвиняемого на суде… Итак, после суда… Если только, — добавил Томбони с многозначительной улыбкой, — вы не предпочтете лишиться миллиона и не явиться на суд. Прощайте!
В дверях адвокат обернулся и прошептал:
— В Париже вы в безопасности, — Париж не выдает преступников.
И прежде, чем Леблан успел что-нибудь ответить, он захлопнул дверь.
Леблан быстро принялся укладываться. Он возьмет только самое необходимое. Остальное пусть достается кому угодно. Скорее прочь из этого ужасного города!
Через каких-нибудь полчаса все было уложено, и Леблан хотел уже запереть сундук, как вдруг почувствовал на своем плече чью-то руку. Он оглянулся и… с криком опустился на сундук.
Перед ним стояло красное домино.
— Дьявол в образе женщины! — крикнул Леблан, немного придя в себя. — Ты осмеливаешься еще явиться ко мне! Ты, похитившая мою честь, приведшая меня в тюрьму! Или, может быть, ты хочешь возвратить мне мое доброе имя, засвидетельствовав мою невинность?!
Красное домино, до сих пор не произнесшее ни слова, отвечало громким, твердым голосом:
— Ты хочешь бежать, Леблан. Я это знаю…
С диким криком схватил доктор револьвер.
— А, ты хочешь помешать моему бегству! Умри же, проклятая!..
Доктор спустил курок.
Когда рассеялся дым, Леблан был один в комнате.
Красное домино исчезло.
Глава V. Уличная певица в Париже
Бегство Леблана взволновало всю Венецию. Одни нападали на сенат за то, что он отпустил такого важного преступника под залог; другие находили, что городу важнее получить огромную сумму в свое распоряжение, чем казнить человека, может быть, и в самом деле, невинного. Большинство признавало, что у доктора не было никаких причин убивать Лючию. Что он, чужестранец, мог иметь против нее? О грабеже не могло быть и речи, — доктор был богат!..
К тому же? Лючия теперь настолько поправилась, что уже встала с постели.
И даже Луиджи и отец его склонны были теперь отнестись к случившемуся мягче.
Таким образом, месяца через три после преступления волнение мало-помалу улеглось, и о преступнике начали уже забывать.
Доктор Леблан уже давно был в Париже.
Здесь, в маленьком домике в Елисейских полях, он медленно поправлялся от пережитых потрясений.
Еще и теперь, в бессонные ночи, пред ним вставал образ Лючии, и он весь дрожал, вспоминая ужасное мгновение, когда мнимая покойница открыла вдруг глаза.
Чтобы не оставаться по ночам наедине с этими воспоминаниями, доктор начал вести странный образ жизни. Днем он почти не выходил из своей квартиры и спал весь день; с наступлением же вечера он отправлялся гулять по Парижу, заходил в рестораны, играл в карты, посещал всевозможные увеселения — только бы рассеяться, забыться, не думать о пережитом, не ломать голову над вопросом, кому и зачем понадобилась смерть Лючии? Кто эта таинственная женщина, толкнувшая его на преступление?
Однажды вечером Леблан, по обыкновению, бродил по улицам и, незаметно для себя, очутился в одном из бедных кварталов Парижа.
Было уже довольно поздно, и на улицах только изредка попадались прилично одетые прохожие, спешившие по домам.
Зато на каждом шагу попадались накрашенные женщины, сутенеры и тому подобная публика.
Вид этих людей внушал Леблану отвращение, и он поспешил уйти из этого квартала.
Дойдя до моста, перекинутого через Сену, он вдруг остановился.
Чудный женский голос пел арию Миньоны:
Вокруг уличной певицы собралась порядочная толпа слушателей. Грубые сердца проституток и сутенеров были, видимо, тронуты нежной арией, а еще более голосом и выражением, с каким арфистка исполняла ее.
— Полиция! — крикнул вдруг кто-то из толпы, и в один миг на мосту остались только доктор и певица.
Ей, очевидно, нечего было бояться полиции.
С усталым видом опустила она арфу на землю и прислонилась к фонарному столбу.
— Как вы смеете петь ночью на мосту? — загремел голос полисмена. — Идем в участок!..
— Ради Бога, г-н полицейский… Я только пела… мой ребенок голоден… — в отчаянии молила певица.
— Знаем мы «ребенок голоден», — грубо оборвал ее полисмен, хватая ее за руку. — Идем!
— Руки прочь! — крикнул Леблан, отталкивая полицейского. — По какому праву тащите вы ее в участок? Она даже ведь не просила милостыни…
— Ого! Вы осмеливаетесь, сударь, вмешиваться в распоряжения полиции! Вам это так не пройдет! Вы пойдете вместе с ней…
Полицейский не окончил.
Сильным ударом кулака Леблан повалил его на землю.
— Вашу руку, сударыня, — обратился доктор к певице. — Идемте скорее, пока полицейский не опомнился и не позвал на помощь других.