Не обменявшись ни единым словом, доктор со своей спутницей быстро шли по улицам и переулкам, стараясь запутать следы на случай, если бы полицейский стал их преследовать.
Так дошли они до лучших улиц, где почувствовали себя в безопасности.
— Благодарю вас! — проговорила певица, останавливаясь и протягивая доктору руку. — Вы оказали мне громадную услугу.
— О, не за что, сударыня! Всякий, на моем месте, сделал бы то же, — возразил доктор, — ведь петь на улицах закон не запрещает!.. А милостыни вы не просили. Вы мне позволите, сударыня, вознаградить вас за доставленное вашим пением наслаждение…
Доктор протянул нищенке двадцать франков.
Гордым, чисто королевским жестом отстранила она его руку.
— Нет, сударь, это слишком много. Уличной певице столько не платят.
— Я вас прошу…
— Нет… нет… я ведь не…
— О, ради Бога, сударыня! У меня и в мыслях это не было!.. Но вы сказали, что у вас есть ребенок…
При упоминании о ребенке у певицы на глазах блеснули слезы.
С тяжелым вздохом взяла она деньги.
— О, как тяжело принимать милостыню в то время, когда прежде…
Она не договорила.
Но Леблан и раньше догадался, что певица видала некогда и лучшие дни. Весь вид ее говорил о том, что она не родилась нищенкой.
— Позвольте вас проводить, сударыня, — начал Леблан. — О, только до дверей! — поспешно прибавил он, видя, как смутилась женщина.
— Благодарю вас. Позвольте мне лучше идти одной. К чему вам знать, где я живу? Мы ведь с вами больше не встретимся…
— Отчего же, сударыня? Я был бы очень рад помочь вам… Скажите мне, кто вы?.. Ради ребенка вы не должны отказываться…
Ради ребенка… эти слова опять заставили певицу согласиться, и она покорно пошла рядом с Лебланом.
— Вы не хотите сказать мне, кто вы, скажите мне, по крайней мере, свое имя, — начал снова Леблан.
— К чему? У дверей моего жилища мы расстанемся навсегда.
— Но позвольте хоть взглянуть на вас, ведь я вас в полутьме не разглядел даже.
Леблан подвел певицу к ярко освещенному подъезду ресторана, мимо которого они проходили, и взглянул ей в лицо.
— Что с вами? зачем вы вырываетесь? — вскричал он, стараясь удержать рванувшуюся вдруг певицу. — Ваше лицо знакомо мне!.. Где я мог вас видеть?..
— Вы не узнали меня, доктор Леблан? — прошептала побледневшими губами певица, только теперь, при свете фонаря, разглядев своего спутника. — Вы забыли Венецию? Теперь я уличная парижская певица, а там вы знали меня, как — «Красное домино»!
Глава VI. В большой опере в Париже
Доктор вскрикнул и выпустил руку певицы.
Когда он через несколько минут опомнился, она исчезла.
Скрылась ли она в ресторан или бросилась в переулок за углом его — этого доктор не заметил, но он должен найти ее во что бы то ни стало!
Леблан быстро вошел в ресторан и окинул взглядом блестящую залу.
Незнакомки здесь не было.
На расспросы доктора слуги отвечали, что не видали никакой уличной певицы, да такая певица и не осмелилась бы войти в ресторан.
Страшно взволнованный, возвратился Леблан домой.
— Снова я встретил ее, ее, из-за которой я пережил такие ужасы, — думал он, шагая взад и вперед по комнате. — Но что означает ее нищенский костюм? Снова маскарад, как тогда?…
Но Леблан и сам не поверил этой мысли.
Разве она могла знать, что встретит его на том мосту? А если бы знала, то не лучше ли было ей избежать этой встречи?..
На другой день доктор, рано утром, обратился к опытному сыщику. Он хотел разыскать таинственную незнакомку, узнать, наконец, кто она и что побудило ее к преступлению.
Но и помимо этого, — доктор должен был сознаться себе в том, — его неодолимо влекло к этой красавице.
Однако, через несколько дней сыщик пришел к Леблану и заявил, что его поиски не увенчались успехом.
— Я побывал везде. Переодевшись нищим, я пробрался на сборный пункт, где каждый день сходятся профессиональные нищие: там главари их распределяют между ними роли…
— Как это? — спросил доктор.
— Да так. Ведь не могут же в один прекрасный день все нищие оказаться слепыми или калеками, или у всех женщин оказаться на руках ребята. Вот главари и назначают, кому быть слепым и т. д. Я побывал на этом сборном пункте, но описанной вами женщины там не нашел. Пробовал расспрашивать нищих — никто не знает ее. Я думаю, что она, должно быть, из «стыдящихся» нищих.
— Из «стыдящихся» нищих? — переспросил Леблан. — Что это значит?
— Вы знаете ведь, что здесь, в Париже, профессиональные нищие сравнительно, хорошо живут. Они собирают по несколько франков в лень, и им этого вполне достаточно для существования. Но существуют несчастные, которым живется гораздо хуже. Умирает, например, какой-нибудь мелкий чиновник или отставной военный. Пенсия, оставляемая им семейству, ничтожна. А между тем, вдова и дочери покойного не могут идти в прислуги, чтобы не унизить своего имени, другого заработка найти не могут: уроки оплачиваются слишком скудно и требуют, все-таки, знаний, а эти несчастные, обыкновенно, ничему не учились. Шитье? — но ведь и профессиональные мастерицы едва-едва перебиваются… И вот они вечером выходят просить милостыню где-нибудь в дальних кварталах, где не рискуют встретить знакомых. Таким образом им удается не только прокормиться, но даже нанимать приличную квартиру и держать слуг… Очевидно, и эта девица принадлежит к числу таких несчастных.
— Значит, у вас нет никакой надежды отыскать ее?
— Никакой. Разве только я случайно встречу ее на улице. Впрочем, я всегда готов вам служить…
Прошло три недели.
Леблан похудел, побледнел, — его томила тоска, он жаждал снова увидеть красавицу Елену.
Каждый вечер бродил он по глухим кварталам Парижа в надежде встретить певицу. Тщетно.
Нигде ее не было.
Однажды вечером Леблан сидел в кафе за чашкой кофе, погруженный в свои мысли.
Вдруг разговор за соседним столиком привлек его внимание.
— Вы будете сегодня в Большой Опере?
— Конечно. Ведь сегодня дебют Елены Иньоты.
— Говорят, у нее удивительный голос.
— Я не очень-то верю газетам, но послушать ее пойду.
— В какой опере она выступает?
— В «Миньон». Однако, что вы скажете о нашем несравненном Томасе, открывшем этот клад?
— Так это правда, что Томас открыл ее?
— Случайно. Он встретил ее на улице и был очарован ее голосом. Да разве вы не читали «Фигаро»?
Леблан тотчас же потребовал «Фигаро» и быстро нашел нужную заметку.
— «Сегодня Большая Опера будет, наверное, полна народа, — гласила заметка. — Хотя „Миньон“ идет уже в 237-ой раз, но певица, исполняющая роль Миньоны, заслуживает особенного внимания…»
Дальше шел рассказ о том, как композитор случайно встретил на улице бедно одетую певицу с арфой в руках и, пораженный ее голосом и искусством, с каким она пела арию Миньоны, начал уговаривать ее поступить на сцену. Она долго не соглашалась.
— К чему искушать судьбу? К чему снова начинать погоню за счастьем?.. — отвечала она.
Однако композитору удалось уговорить ее, и сегодня она выступает в первый раз — «Мы слышали пенье Елены Иньоты на генеральной репетиции и уверены, что лучшей Миньоны Париж не видел».
Так оканчивалась заметка.
Леблан быстро взглянул на часы.
— Половина седьмого. Спектакль начинается в восемь.
Приказав комиссионеру взять ему ложу, доктор поспешил к себе переодеться, и за четверть часа до поднятия занавеса сидел уже в ложе у самой сцены.
— Сейчас я увижу ее, эту знаменитую певицу. Узнаю — она ли та, которая свела меня с ума, — думал он, дрожа от нетерпения.
Когда на сцене появилась Миньона, доктор увидел, что он не ошибся, — это была его таинственная незнакомка.
Елена Иньота своим пением произвела фурор.