— Догаресса? — удивленно спросила она.
— Да, моя милая, это уже не тайна. Вся Венеция говорит об этом. Твой нареченный, Марино Фалиери, будет дожем Венеции.
Удивлению Анджиолины не было границ.
— Таково единодушное и непреклонное желание всех венецианских нобилей, — продолжал Стено. — Ты будешь догарессой и по-прежнему моей.
Коварная Анджиолина быстро освоилась со своим новым положением и сразу заговорила в другом тоне:
— Микаэле, но ты ведь должен понять, что это тогда будет, тем более, невозможно. Ты знаешь, какая свита у догарессы, знаешь, как эта свита ни днем, ни ночью не оставляет свою повелительницу без наблюдений.
— О, любящая женщина сумеет обмануть и бдительность свиты, и ревность старого мужа. Анджиолина, я не могу расстаться с тобой, — и с безумными лобзаниями Стено припал к горячим губам красавицы.
Раздалось три стука в дверь.
— Слышишь, — прошептала Анджиолина, — это предупреждение моей верной служанки. Беги скорее, Микаэле, кто-то идет!
Стено быстро оделся и выскочил на балкон. Едва он скрылся, как отворилась дверь, и вошел Рампетта, венецианский нобиль, и, пожелав синьоре доброго утра, поднес ей, за три дня до венчания, согласно старинному венецианскому обычаю, еще в постели, роскошную кружевную сорочку, брачный подарок нареченного жениха. Сорочка была из тончайших брюссельских кружев и стоила огромнейших денег.
Но едва только брачный посол начал свою речь, как он удивленно запнулся, увидев забытую Стено шпагу.
— Синьора, — пролепетал он, — что это за шпага?
— Это… — смутилась Анджиолина, — это моя игрушка, я упражняюсь в фехтовании.
И, позабыв, что она раздета, Анджиолина выскочила из постели и, схватив шпагу, хотела, для убедительности, проделать несколько эволюций, но Рампетта успел разглядеть эфес шпаги, который был ему хорошо знаком, и, считая себя блюстителем чести жениха, он сказал:
— Но почему ваша игрушка — собственность Стено, синьора?
Густая краска залила лицо молодой женщины. Сорочка предательски сползла с одного плеча и приподняла для Рампетты завесу с тайн ее прелестей. Вдруг раздался бешеный шепот Стено, который, вспомнив о забытой шпаге, спрятался на балконе и видел оттуда всю сцену.
— А это я тебе объясню, — прорычал он и, прыжком тигра достигнув Рампетты, он всадил ему кинжал в самое сердце.
Рампетта, не издав ни звука, свалился мертвым. Анджиолина не растерялась. Одной рукой подавая Стено шпагу, она другой вытащила из-за его пояса ножны его кинжала, не носившие никакой отличительной приметы, и прошептала:
— Беги. Я все устрою.
— Не так, — сказал Стено, — дай мне что-нибудь на память.
И, пока она успела ответить, он оторвал кусок с груди ее только что полученной сорочки и, спрятав его, выскочил через балкон.
Ошеломленная Анджиолина долго не могла прийти в себя. Наконец она, убедившись, что Стено в безопасности, забила тревогу и сбежавшимся людям сообщила:
— Посланник моего жениха покушался на мою честь. Я убила его, верная своему долгу, и…
Она не договорила и в глубоком обмороке упала на кровать.
Сбежалась прислуга, дали знать в Совет Десяти и, так как об избрании Марино Фалиери дожем говорили уже в городе, то многие нобили сочли нужным явиться с визитом к будущей догарессе.
Труп Рампетты поспешили убрать, и в веселой и улыбающейся Анджиолине никто не узнал бы свидетельницу ужасного убийства.
Прошло два дня, и Марино Фалиери был официально выбран венецианским дожем. Дело об убийстве Рампетты было, по приказанию Совета Десяти, затушено, а сам Фалиери узнал о своем избрании только через отряженного к нему тем же Советом гонца. Убийство его друга Рампетты от него скрыли и вот счастливый жених плыл в Венецию, спеша одновременно на два торжества: свое венчание дожем и свое венчание с любимой Анджиолиной. Будущий дож был немолод, битвы с врагами отечества рано посеребрили его волосы, но зато и закалили его сердце, в котором, в мерный раз за 70 лет его жизни, вспыхнула горячая любовь к женщине — к Анджиолине. Плохо зная женскую натуру, он поверил в возможность взаимности с ее стороны и необдуманно сделал, он — 70-летний старик, предложение 20-летней девушке, к тому же с подмоченной репутацией. Конечно, небогатая Анджиолина охотно приняла лестное предложение знатного и богатого нобиля, ни минуты не задумываясь над нравственной стороной такого союза, а капризница-судьба еще наградила ее нежданной возможностью стать догарессой.
В назначенный день въезда пришли друзья жениха к синьоре Анджиолине, чтобы повести ее встретить своего нареченного, имеющего прибыть в Венецию на т. н. государственной барке, почетном корабле, разукрашенном национальными венецианскими флагами.
Разрядившись, как и подобает догарессе, она направилась на площадь святого Марка в сопровождении роскошной свиты.
Вернемся, однако, к оставленному нами под землей Пизани.
Сообразив, что это новое испытание, он медленно стал спускаться по лестнице вниз с догорающим факелом в руке.
Вся кожа на его теле ныла от испытания огнем, и в душе Пизани быль уже недоволен на себя, что пустился на путь столь опасных приключений.
Когда он дошел до самого низа, факел его догорел.
Пизани очутился в беспросветном мраке и, ощупью добравшись до каменной глыбы, изнеможенный, опустился на нее.
Прошло несколько минут, сон уже начинал смежать его очи, как вдруг Пизани почудилось, что он слышит какую-то странную музыку.
Он стал вслушиваться. Звуки донеслись яснее и, казалось, что в пещере мрак стал менее густым.
Пизани совершенно пришел в себя и увидел, что опять из невидимого источника — льется свет; последний делался все сильнее и сильнее, и вдруг Пизани с ужасом заметил, что среди пещеры находится огромная змея, по-видимому, из породы индийских гремучих змей, которая медленно ползла прямехонько на него.
Первым его инстинктивным движением было бежать. Но сейчас же, как молния, у него сверкнула мысль, что ведь это бесполезно, так как вход в пещеру завален тяжелым камнем.
Звуки музыки, с каким-то восточным мотивом, становились все сильнее и сильнее, и Пизани подумал: эта змея, вероятно, дрессированная, и укротитель ее где-то здесь незримо руководит при помощи музыки ее движениями.
Потому он остался на прежнем месте и стал ждать, что будет.
Между тем змея медленно подползала все ближе и ближе, и из пасти ее отвратительно выставлялся ее двойной язык.
Пизани не двигался. Взоры его встретились со взорами гадины и та, казалось, загипнотизировала его.
Музыка продолжалась, и Пизани под влиянием ее, казалось, мечтательно застыл в одной позе.
Вдруг музыка на резкой ноте оборвалась. Змея вздрогнула и мгновенно обвилась вокруг Пизани. Не успел последний опомниться, как он был весь во власти животного. Стальные кольца охватили его. Он не мог пошевельнуться. Дыхание его сперлось, и, бледный, он без чувств остался в объятиях чудовища.
Глава III. Роковая записка
Толпа волновалась и гудела на площади святого Марка. То и дело подплывали все новые и новые гондолы, и стройные, загорелые гондольеры высаживали вновь прибывших.
Вдруг в толпе раздался шепот: «Гондола догарессы», и на канале показалась богато убранная, раззолоченная гондола. В ней важно восседала синьора Анджиолина, на лице ее играла счастливая улыбка, и она победоносно оглядывала толпу.
Едва гондола причалила и Анджиолина успела ступить на берег, как из густо столпившихся людей протискалась вперед какая-то смуглая женщина, сунула Анджиолине в руку записку, и так же быстро исчезла бесследно в толпе, как и явилась.
Удивленная синьора медленно развернула записку и пробежала ее содержание. Мгновенно смертельная бледность покрыла ее щеки, она судорожно сжала бумажку в руке, и со стоном, в глубоком и на этот раз непритворном обмороке упала на землю, крепко держа в руке роковую записку.