Кейт и Билли зашли вовнутрь, и их встретили с большим почетом. Вокруг сразу началась толкотня — прямо как при драке за мяч во время игры в регби. Все старались пожать руку Билли, похлопать его по спине, обхватить руками и приподнять над полом, потрепать по шевелюре, угостить бокалом бурбона[12] или текилы. Он, конечно, от угощения не отказывался, ибо не хотел проявлять невежливость. К тому моменту, как они с Кейт наконец-таки нашли себе столик, Билли уже изрядно подвыпил, волосы растрепались, как у мальчугана-сорванца, и ему казалось, что он потянул пару мышц.
— Думаю, до них дошли слухи о проведенных арестах, — сказал он Кейт, волосы у которой сейчас пребывали примерно в таком же состоянии, как и у него.
На столе перед ними появилось два пол-литровых бокала с элем,[13] при этом им сказали, чтобы «даже и не пытались сегодня вечером за что-то платить». Билли взял бокал и с удовольствием сделал большой глоток. Да, вечер был знаменательным. Журналисты взбудоражились. Что, архиепископ? И мэр Чикаго? Уж слишком крупные фигуры для того, чтобы кто-то мог не обратить на произошедшее внимания. Находящиеся сейчас в баре полицейские то и дело передавали друг другу смартфоны, давая прочесть статьи в интернет-изданиях и сообщения в «Фейсбуке» и «Твиттере». Мэр никогда не проявлял доброжелательности по отношению к общественным организациям полицейских и их пенсиям, а потому никто здесь не проливал слез по поводу того, что мэр вляпался в серьезные неприятности. А вот архиепископ — совсем другое дело. Некоторые люди расстроились, особенно рьяные католики, которых в полиции имелось немало. Другие же пользовались случаем и цинично насмехались над церковью, порой выходя за пределы политкорректности. Некоторые из полицейских заметили, что на этот раз священник был пойман, по крайней мере, с женщиной, а не с мальчиком, прислуживающим у алтаря.
Кейт, похоже, была в восторге. Она любила совершать какие-нибудь решительные действия — причем даже в большей степени, чем Билли. Если усадить эту женщину за какие-нибудь бумажные дела, через час ей захочется застрелиться. Она обожала работу детектива, особенно облавы, стычки, напряженные ситуации. Она стала полицейским из благих побуждений — чтобы бороться за хорошее и против плохого, — но работа в полиции давала ей кое-что еще: она была для нее своего рода контактным видом спорта.
Билли посмотрел на Кейт. Она стояла возле столика, который они заняли, и не сводила глаз с экрана телевизора, который размещался в углу помещения, — один за другим шли репортажи о произведенных арестах. Кейт была одета в тонкий свитер с большим разрезом и облегающие голубые джинсы. Очертания ее тела бросались в глаза. Когда-то она слыла звездой волейбола в Университете Южного Иллинойса, и хотя с тех пор прошло больше десяти лет, она сохранила атлетическую фигуру. Этому, наверное, способствовало посещение ею занятий по тхэквондо и боксу, а также увлечение бегом на очень длинные — полумарафонские — дистанции. Иногда Билли даже начинал чувствовать себя уставшим от одних лишь мыслей о том, какими видами спорта занималась Кейт.
Но вот сегодня вечером он никак не чувствовал себя уставшим. Его, как и Кейт, взбудоражили произведенные аресты. Он всегда говорил себе, что задержания по своей сути не отличаются друг от друга — «делай свою работу, невзирая на лица», — но тем не менее он не мог отказать себе в маленьком проявлении тщеславия после событий сегодняшнего вечера.
К нему снова и снова подходили какие-то люди, которые поздравляли и отпускали шуточки по поводу мэра и архиепископа — колкости, которые становились все более грубыми по мере того, как собравшиеся в баре посетители пьянели. Снова посмотрев на Кейт, Билли вдруг увидел лейтенанта Визневски — Виза, который обхватил Кейт рукой за плечи и что-то шептал ей на ухо. Кейт вроде бы улыбалась, но Билли знал ее лучше, чем кто-либо другой. По напряженности ее тела и натянутой улыбке он понял, что она скорее согласится на клизму, чем клюнет на флирт со стороны Виза.