— Аресты вызовут подозрение, что мы производим какие-то скрытые действия. Мало того, настроят вясковцев против нас. Усилят благожелательность к партизанам.
— Откуда у вас со старшиной такое мнение о прямолинейности наших действий?
— Жизненный опыт.
— Ну, ничего. Мы его разнообразим. Если вы так настаиваете, расскажу, что мы сделаем. Сейчас идет кампания по обмену польским и беларуским населением. Местные очень многие рвутся записаться в поляки, и уехать в Польшу. Вашим соседям мы поможем уехать. А в фильтрационном лагере подберем нужные семьи. Они даже помогут вам в работах. А вы Шац, должны будете осущестивить за ними плотный контроль. — И Плаксин повернулся к Генриху. Тот, то ли изобразил, то ли действительно что-то записал в добытый где-то листочек.
Дерево, колючая проволока, гвозди, инструмент… Господи, сколько же их этих мелочей, без которых не построишь, не выкопаешь. В двадцать первом веке были бы деньги — можно было купить всё и ёще немножко на скидки за опт. Здесь, сейчас всё фондировано, распределено. Без накладной, с автографом ответственного подписывающего и печати, фиг ты что получишь. Похоже, в ближайшие месяцы нам предстоит из милицонеров превратиться в землекопов и плотников. У меня в голове крутится старый анекдот:
«Учения танкового полка должна проверять группа царских генералов. Для них на бугорке в тенёчке поставили палатку.
Приежают. Командир интересуется, нет ли каких особых пожеланий? Его просят только самоварчик, чаёк с лимоном и солдатика — заваривать и приносить. Комполка инструктирует бойца: как только генералы из палатки — маши платком.
Учения начались. Подполковник гонит «своих»: «Давай, давай пока не смотрят, ни в коем случае не останавливаться».
Время идет, боец всё не машет. Наконец учения заканчиваются. Довольный, что всё проскочило, командир прибывает в палатку и докладывает: «Учебно-боевые задачи успешно выполнены. Разрешите получить замечания» Один из генералов отрывается от бурного разбора какой-то старинной операции и, с трудом найдя в ворохе бумаг, протягивает три страницы. Комполка читает и приходит в недоумение. «Как это получилось? Вы же из палатки не выходили, а тут…»
Старый генерал ему и поясняет: «Голубчик, меняются армии, меняется техника, а недостатки как были, так и остаются».
Как на службе в моем будущем из ничего надо было сделать, что-то, да ещё и так, чтобы понравилось начальнику, так и здесь. Не знают как, не знают с кем, но скрытый опорный пункт надо строить…
В дежурке в это время шел подробный допрос почтальона Гойтовича. Того нелегкая принесла со свежими газетами. Письмоносца тут же взяли в оборот. Как потом рассказывал Дыхно, добрых два часа пожилого дядьку под разными предлогами заставляли снова и снова пересказывать, что он видел, что он слышал, что подумал, кому и что сказал. Наконец вымотанного в конец местного «Печкина» отпустили. Минут через пять он снова вернулся. И именно в этот момент мы с начальниками шли через дежурку.
На негромкий вопрос старлея-следока:
— Вы что-то забыли?
Тот и выдал:
— Забыл отдать «малого брехуна», — и протянул местную «Районную правду».
Все замерли. Тишину в дежурке можно было резать кусками. Вначале я не сообразил в чем дело, с удивлением оглядывая присутствующих. Мать с отцом у меня тоже называли местный «Балтийский луч» «брехаловкой» И только потом дошло: мужик только что добыл себе срок.
— «Большой брехун», небось, это центральная пресса? — с иронией поинтерисовался Плаксин, натягивая перчатки.
— Так, пан. — «Печкин» ещё не понял, как попал.
Майор кивнул своему подчиненному, и мы вышли. Мужика было жаль. Живший в панской Польше он плохо ориентировался в реалиях СССР.
Реалии СССР, оказывается, плохо знал я. Опять же со слов Дыхно, выяснилось что почтальона «просто» от… побили вообщем и обещали «накатать телегу» в районную контору связи. Где-то через две недели у нас был новый «Печкин»[54]
Вслед за буханьем сапог в хату зашли двое автоматчиков. Один остался у порога, второй осматривал закутки и углы. Проверяли: нет ли кроме Язепа ещё кого. Седой хуторянин неторопливыми движениями завернул в тряпицу лежавшее перед ним и, положив руки на стол, молча ждал.
Начальники не любят рисковать. Всегда впереди них заходят нижние чины. Сейчас они убедятся, что он один и зайдёт Пан.
Внутренне усмехнувшись, Язеп вспомнил, как в июле сорок первого так же в сопровождении солдат к нему приходил чин из крайскомандатур. Новая власть хотела кушать. Они — «власти», всегда хотят есть, а работать приходится им — крестьянам. Тогда, увидев фото сыновей в польской форме, немецкий офицер через переводчика захотел уточнить, где они находятся сейчас. О младшем он ничего не знал, а старший косил сено недалеко на лесной опушке.