— Прапау падчас вайны, я нават не ведаю, дзе ён…
— Не знаешь, сука, а я знаю. Напомнить? В сорок четвертом, в августе он добровольно, падла, добровольно — вступил в Тридцатую гренадерскую дивизию СС «Вайсрутения» и ты сама, сама, курва подстилочная, выла когда его провожала во Францию!!! Что молчишь паскуда? Думала, получила от фашистов тридцать серебренников и всё будет шито-крыто? А вот огородный овощ тебе во всю твою шкурную харю! Есть Советская власть! И тебе придется за это ответить!
От избытка чувств, раздражения и злости Генрих всадил в потолок короткую очередь.
— Два часа. Два часа на сборы. И не дай Бог тебе взять чужое имущество! С чем пришла, с тем и убирайся!
Обе женщины были напуганы столь явным проявлением ненависти до полуобморочного состояния.
На негнущихся ногах с мутными от гнева глазами Шац вышел из дома. Обернувшись, хотел ещё всадить очередь в дверь, но отходя только с силой, врезал по стене дома, и там внутри, упав, загремела какая-то кухонная посуда.
Людмила, вцепившись в рукав шинели, без остановки сыпала словами, пытаясь успокоить «своего», она теперь знала что именно «своего», грозного и взрывного защитника.
… Они принесли узелки и чемодан девушки не через два часа, а значительно позднее. Домик был пуст. Везде были следы поспешных сборов.
Обитатели улочки к утренним событиям не остались равнодушны. Всю дорогу их провожали взгляды. Из щелочек и из-за углов. Не все они были любопытствующие. Хватало и неприязненных.
Девушка боялась, что их встретят коллеги Генриха. Но он заверил её: никто никуда жаловаться не пойдет. Ибо чревато это.
Милочка пунцовая от смущения сама предложила старшине остаться ночевать. Воспитание. Чертово воспитание не позволило милиционеру воспользоваться моментом…
А часов в десять утра невесть откуда нарисовался злющий майор Плаксин. Загнал в машину и в сопровождении полуторки с автоматчиками привез домой, в Л.
— Адамович, ты, когда последний раз газеты читал? Я в дежурке видел стопку. Так такое впечатление, что только уборщица с неё пыль стирает.
«Вот гад глазастый. Всё подмечает».
— И «Боевого листка» что-то не вижу…
«На пять человек. С рассказом про ворованный цемент».
Плаксин поднялся и прошелся по кабинету.
— Ну что, товарищ коммунист, думаешь? Ждешь, когда мне надоест воспитывать, и я свалю из любимого тобой захолустья? Ты давай не отмалчивайся. Оцени действия заместителя и друга. А я послушаю.
«Нее-ее. Я помолчу. Запал не вечен. Лишнее слово — лишний повод накачки».
— Молчите. Вы хоть про то, что имущественные споры должны разрешаться в суде слышали? Кто вам дал право силой решать? Шац, вы о политических последствиях своего поступка задумывались? Нет? А стоило бы. Ой, как стоило бы.
«Оп-па. Погоди, погоди. Еврей силой выгоняет беззащитную женщину с детьми. Вселяет соплеменницу. Антисемитизм! Бытовой антисемитизм! Ё! Ну Геня артист. Опять влип на высокий уровень».
— Товарищ майор, сейчас не гражданская война, чтобы ждать погромов. Да и «громить» некого. Или последствия, какие есть?
— Ты смотри, быстро соображаешь. «Последствия…». Были бы последствия, я бы с вами не здесь разговаривал. И не в этом ключе. Про Кельце слышали?
«Польский город. Что там могло быть? Стоп. Был какой-то фильм. Про еврейскую девочку и общину, разгромленную при попустительстве силовиков…»
— Товарищ майор я кое-что слышал, но думал слухи…
— От кого? При каких обстоятельствах? Учитель рассказывал? — переход от «начальника» к «оперу» был мгновенным.
— Да Лучонок не причем. Я и сам не помню где и что слышал. Может — это даже в О. было.
— Ну, может быть, может быть… — и снова переход. Теперь обратный.
— Значит так. Старшина Шац, за превышение полномочий Вам начальником облуправления объявлен выговор. И это считайте по блату. Впредь к городу не приближаться до моего распоряжения.
— Есть выговор. Есть не приближаться. — Козырнул Генрих. Как мы понимали, на выговор ему было плевать, а вот то, что с девушкой не встретиться — это главное.
— И ещё Шац. Там в машине привезли для тебя дополнительное снаряжение. Подбирали по рекомендации сведущих людей. Хватит сидеть в тепле и уюте. Давайте начинайте знакомиться с окрестными лесами и болотами. Старшина свободен. А с вами, Сергей Васильевич, мы ещё кое-что обсудим.
«Все свободны. А вас Штирлиц, попрошу остаться. Ну, что ещё?»
— Пойдем, прогуляемся. На погоду не косись.
«Ну да, у природы нет плохой погоды… Но шляться в ветер и дождь, ещё то удовольствие».