— Чё молчишь, падаль. Пан лейтенант ждать не любит.
Не стыдясь мокрых глаз, Климек присел. Порывшись, достал из под сена потертый старый портфель.
Командир лесовиков смотрел на испуганного забитого крестьянина без жалости и ненависти. Таких он видел не раз. В немецком лагере для военнопленных. В антипартизанском эскадроне под Гродно. В отрядах «Черной кошки». Это были «холопы». Существа всю жизнь подневольные, всю жизнь живущие чьей-то, но не своей волей и мыслью.
Смотрел и думал:
«Убить? Ну как же это не ко времени! Осень. Уже очень скоро начнутся утренние заморозки, выбеливающие землю. Следы. Их уже никак не скроешь. Нужно уходить на зимовку, а тут будет куча военных и полицейских, роющих носом землю в наших поисках… Не вовремя, как же это не вовремя».
Идея пришла внезапно. Обсудили её с Вилли. Тот выслушал, подумал. Буркнул:
— Зер гут.
И ушёл готовить маленький костерок для еды. Он никогда не отличался разговорчивостью — этот настоящий немецкий камерад. Обер-ефрейтор, прошедший все фронты, но застрявший здесь — в армии «Черной кошки». У него не было иного выбора. Так получилось, что последней воинской специальностью Штойера были огнеметы. «Факельщики» жгли всё и всех. В Советской Армии действовало негласное правило: «таких» в плен не брать. Больше огнеметчиков, ненавидели только «власовцев». Обычный парень. Дисциплинированный умелый солдат. Для него главное в службе: «бефель ист бефель» — «приказ есть приказ». Добросовестному солдату жгущему людей, дома, танки, даже в голову не приходила мысль о преступности этих действий. Кто же знал, что его так подставят — эти козлы-начальники. М-да.
«Хватит? Не сдохнет эта сволочь? Да вроде физически крепкий, на голодающего не похож. А все равно! Других вариантов нет».
Когда Климек понял, что от него хотят, принялся с отчаянием обреченного отбиваться. Этим очень насмешил Валовича.
Противиться Барскому, бывшему бойцу Красной Армии, потом солдату «Краевой самообороны» сходившемуся не раз в рукопашной с партизанами?
Отпихиваться от Злобыча бывшего уголовника, а затем надзирателя Минской уголовной тюрьмы?
Скрутили, морщась от вони, разжали зубы и влили в рот…
Большущая бутыль самогона. Прозрачного и вонючего. Фляжка спирта. Хорошего, из немецких запасов.
«Клиент» попытался несколько раз встать. Его несильным пинком переворачивали обратно на спину и от души веселились, наблюдая за «навозным жуком на спине». Неразборчивый мат вскоре перешел в похрапывание. «Активист» Советской власти свернулся на мокрой земле калачиком и заснул.
Если бы Лявон изучал российскую историю, то вспомнил бы о Петре Великом и правилах «Ассамблей».
Российский самодержец пристально следил за соблюдением порядка на них. Нарушителей установленных правил, независимо от пола и возраста, Петр заставлял в виде наказания выпивать одним махом «Кубок большого орла» — изрядных размеров винную чашу на подставке в виде двуглавого символа империи. Целая бутыль вмещалась в ее широкие края, — и выпивший, тут же пьянел до такой степени, что не мог оставаться на ногах.
Пообедав, Валович лично отстрелял обе обоймы из «ТТ» по телеге. Одной пулей повредил край дышла: типа пьяный расстрелял всё по вверенному транспортному средству. Мог и лошадь убить. И это при крайней нехватке тягловой силы!
Остатками самогона залили бумаги до нечитабельного состояния. «Печать сельского совета» пополнила оставленный немцами запас документов.
Грязного и дурно пахнущего активиста закинули в телегу. Пистолет сунули в карман.
Барский и Игнатович сопроводили «транспорт» почти до вёски. Лошадь животное умное. К дому придет сама.
Возвращаться они должны были отдельно. Через «почтовые ящики» на железной дороге.
Уже подходя к убежищу, Лявон вспомнил русскую пословицу:
«И волки сыты и овцы целы».
«Твою мать, да вставай же ты, с-сука, на место…!». Ударил молотком не в полную силу. Ещё раз. Ещё. Наконец доска встала в распор. Задолбала меня эта амбразура. Задолбали инструменты.
«Мало придумать «что», так приходится думать и «как». Ни пассатижей, ни дрели, ни саморезов. «Как в дедовские времена». А я живу в эти долбанные «дедовские времена».
Раздражение перло из меня как тесто из тазика.
«Придумали строить опорный пункт силами пяти человек.
— Пусть все черновые работы выполняют рабочие, а вы самые важные и секретные. Народ не слепой и не глухой. Все будут знать, что где-то там что-то строится. А вот существенные для штурма детали: количество и направление амбразур, есть ли непростреливаемые и непросматриваемые зоны между укрепленными точками и прочее видно уже только в упор. — Объяснял нам инженер-строитель, подготовивший проект. — Сам процесс постройки разбивается на четырнадцать строительных циклов. Последним будет уборка территории и маскировка».