И совсем не страшно, потому что правильно.
Она вышла из ванной, поколебалась – может, снять эту дурацкую ночнушку и лечь в постель голой? Или подождать Алексея? Он придет пьяный и в своем костюме, будет его долго снимать, а она умирать от страха….
На столе в серебристом ведерке стояла бутылка шампанского, два бокала, корзина с лепестками роз, в которые почему-то вдруг захотелось погрузить пальцы и почувствовать их нежность.
Кристина постояла, борясь с этим странным желанием… и не выдержала.
Ровно в тот момент, когда она зачерпнула вперемешку розовые и белые лепестки, дверь номера распахнулась и вошли двое мужчин.
Они, старательно не глядя на отскочившую в сторону Кристину, прошли к столу, водрузили на него дипломат, открыли и достали явно очень тяжелый контейнер серо-стального цвета.
Так же не глядя на Кристину – вышли.
Она обняла себя за плечи, спасаясь от озноба. Что это значит? Что там?
На крышке контейнера был маленький экран и цифровая панель.
И хотя Кристина никогда в жизни не брала ничего чужого и старалась не совать нос туда, куда не стоит, она поняла, что не может устоять. Любопытство пробудилось в ней. Сильное – каким никогда в жизни не было.
Она провела кончиками пальцев по краю контейнера, коснулась панели и, не задумываясь, набрала код.
1, 4, 9, 2, 5, 1, 0, 6, 1.
Почему такой – она и сама не понимала. Но он оказался верным. Панель засветилась зеленым светом и щелкнула. Кристина коснулась крышки, ухватила ее двумя руками и подняла…
0. Сердце
Сердца коснулась любовь.
Давно забытая, давно потерянная.
Оно почувствовало прикосновение той, ради кого билось много тысячелетий назад. Слабое, едва уловимое присутствие. Золотая искра во тьме.
Сердце встрепенулось, застучало как сумасшедшее, засияло, раскидывая лучи во все стороны.
«Она здесь, здесь, здесь, здесь!» – отстукивало сердце.
И тот, в чьей груди зияла дыра, очнулся.
И те, в чьей крови была растворена память о чудесах, вдруг почувствовали невыносимую тоску. И радость. Выворачивающее наизнанку ощущение, которое хотелось вырвать из себя с корнем – и раствориться в нем навсегда.
На мгновение сердце поверило, что магия вернулась в мир.
А потом его затопило волной черноты.
37. Ирн
В глубине груди гулко стукнуло – раз, второй, забилось, наполнило магией фантомное сердце, которого там не было и быть не могло. Мир откликнулся золотым светом, залившим беспросветную ночь, окутавшую Кровавого Короля.
Он очнулся и сел. Резко, будто проснулся.
Он и проснулся.
Удивился.
Последние несколько часов он был жив, он был в сознании, но ничего не чувствовал, будто разом онемело все тело и душа заодно.
По лицу струились ручейки крови, Ирн смахнул их ладонью и уставился на нее, потрясенный сильнее, чем в день смерти Айны. Чем в день своего плена.
Его черная кровь снова была золотой.
Кап.
Сверкающая капля упала на железный пол клетки, в которой он был заперт.
Осталась – сияющая, нереальная, словно из другого мира.
Кап.
Если бы кто-то из людей наблюдал за ним, они бы не поверили своим глазам.
Кап.
Ни у кого не бывает светящейся крови.
Кап…
Ирн легко вскочил на ноги. Рванул рубашку на груди, прислонил ладонь к чудовищному шраму на груди. Там, под ним, все еще была пустота. Но он чувствовал, как его сердце стучит.
Стучит и ликует, хотя самому Ирну радоваться было нечему.
Эльфийский правитель, запертый в человеческой тюрьме, окруженный холодным железом.
Узкая низкая клетка, в которой не вытянуться во весь рост ни стоя, ни лежа.
Они думали – ему будет неудобно.
Ирн улыбнулся – легко и беззаботно, как в те времена, когда был еще совсем юным фейри, для которого мир каждое утро открывал свои тайны. Каждый день – новую.
Протянул руку к прутьям клетки. Маленькие кусачие молнии скользнули в его ладонь, как стайка ядовитых змеек. Прирученное электричество, запертое в ящики и провода, его уже не удивляло. Но – запертое. Люди смогли подчинить его, но не подружиться. Вот и все остальное, что они сделали с миром, строилось на насилии. Загнать в тюрьму, напугать, связать, принудить…
Молнии брызнули в разные стороны, отпущенные им на свободу. Нечего таким малышам томиться в железных тисках, их место – в небе.
У него другие дела.
Ладонь легла точно поверх шрама, призывая сердце откликнуться, и оно рванулось к владельцу так сильно, что вены и артерии, сияющие золотом в теле Ирна, напряглись и зазвенели. Сердце трепетало. Сердце замирало и тут же билось сильнее.
Сердце. Любило.
Черная скорбь, окрасившая его золотую королевскую кровь в цвет небытия, растворилась – сердце чувствовало Айну. Зов ее крови будоражил и наполнял его радостью.
Ирн прикрыл глаза. Кокон из холодного железа был неимоверно толстым, пронизанным зудящими молниями, неприятным покалыванием радиации и еще чем-то по-настоящему опасным. Но связь между ним и его сердцем была сильнее всего.
Сердце ликовало, и Ирн ликовал вместе с ним.
Кровь Айны! Кровь Айны в человеке.
Совсем немного, но в этом пустом мире ее присутствие было как звон монет в пустой пещере. Раскатилось громом среди черных туч, вспыхнула искрами.
Все вокруг стало мягким, тусклым, волглым, как прелая листва, на которой лежал чистой воды алмаз.
Истинный. Не шутливая подделка фейри. Сияющий всеми цветами на безупречных гранях.
Воля Ирна пронзила пространство, он потянулся за искрами…
Удар внезапной темноты, взмах меча, обрубившего их связь, принес нестерпимую боль.
Гордый король волшебного народа, выпрямившийся в низкой клетке во весь рост, раздвинувший своим ликованием пространство, вновь скорчился на полу, пережидая невиданной силы удар. Отчаяние после надежды. Самое страшное, что было изобретено его народом – доведенное до совершенства бесталанными людьми. Вот что они умели хорошо, эти вялые скучные существа. Не радоваться и смеяться, а отнимать самое светлое, что есть.
Ирн провел дрожащими пальцами по виску и удивился мгновенной физической боли.
А, кандалы. Полированное железо. Доведенная до совершенства смерть магии.
Он тихо засмеялся холодным смехом.
Магию нельзя убить.
Из нее построен мир. Выращен, как дерево, держащее корнями каменную кладку. Убей дерево – и развалится твой храм, человек. Твой мир.
Смех вырвался из презрительно искривленных губ струйкой ледяного воздуха.
Разбежался инеистой дорожкой по железному полу, взобрался на стены, разрисовывая их морозными узорами. Коснулся босых ступней Ирна – и отпрянул. Опасливо обогнул сверкающие капли золотой крови, которые переливались и бурлили, не желая остывать и сворачиваться, как положено приличной крови.
Ирн поднялся и подошел к решетке. Коснулся пальцами железа, в котором больше не жили молнии. Покачал головой.
Шесть тысяч лет без волшебного народа, а все такие же тупые. Не придумали ничего нового, чтобы остановить фейри. Кто бы им рассказал страшную тайну, что это их железо страшно только самым мелким, самым слабым из них…
Морозные узоры покрыли прутья клетки, вгрызлись в глубину, заменяя жестокий холод – своим холодом, еще более жестоким.
Холодное железо не выдержало пытки магическим холодом и рассыпалось в пыль.
Ирн перешагнул порог клетки и оглянулся по сторонам.
Бетон. Сверху. Снизу. Со всех сторон. Толстые бетонные стены, внутри которых все то же холодное железо.
Ирн тряхнул волосами.
Морозная дорожка пробежала от его ступней к стене, взобралась по ней… и растаяла. Стена была теплой. Кто-то оказался предусмотрительней, чем он ожидал. Внутри, кроме стальных прутьев, проходили трубы, в которых струился кипяток. Бороться одновременно с железом, бетоном и горячей водой было долго. И неприятно.