Он протянул ей пальцы. Они и правда мелко подрагивали.
– Я воин, но у меня трясутся руки! Когда я думаю о том, как войду в тебя, как ты закричишь, какая ты будешь горячая и мягкая, а я буду твердым как меч, и как я не смогу остановиться и буду пить тебя пить. Пить. Пить. В надежде, что в тебе все-таки осталась…
…Айна.
Кристина закрыла глаза и потерлась о его поднятую руку. Как кошка. Как брошенная кошка, которую слишком долго никто не ласкал.
– Я боюсь тебя, – сказала она. – Боюсь, что мне будет больно, когда ты сделаешь со мной то, что нужно тебе. Что ты обманываешь меня и поворачиваешь мои слова против меня. Боюсь.
Он застонал, опускаясь перед ней на колени и касаясь губами ее живота.
Обнял руками и застыл так на несколько секунд.
А потом рассыпался водяной пылью.
57. Ирн
Мир болен.
Он расколот на части.
В мире идет война.
Растения разрушают здания, но разрушенные – они отравляют растения.
Распадается на куски фабрика и из ее недр в реку вытекает ядовитая жижа.
Взрывается электростанция – и погибает все живое.
На каждую победу – одно поражение.
Когда-нибудь природа переварит это все… Или нет.
Потому что Ирн чувствует, что внутри планеты что-то зреет. Что-то нехорошее.
Все больше мест, вокруг которых искажаются и рвутся золотые струны магии.
Белых пятен, пространств, куда не может проникнуть ничто живое.
И они связываются между собой.
Кажется, король техномира решил дать ему отпор.
Нельзя оставлять в живых своих врагов.
Но слабые боятся добивать их.
А глупцы оставляют в живых, чтобы было нескучно жить.
Если твой враг преступил тебе дорогу – уничтожь его, а потом уничтожь даже память о нем.
Ирн скучает.
Большую часть дня он слоняется по сумрачным коридорам своей резиденции под холмами. Может быть, к весне в этих холодных краях и проснутся нежные первоцветы, зазеленеет трава и начнут болтать говорливые ручьи. Сейчас здесь земля была твердой как камень и покрытой ледяной коркой.
В промерзших покоях, где иней на стенах выстраивается узорами, а ручьи тихо бормочут под коркой льда, нет той атмосферы легкости и радости, что так нравилась ему раньше в чертогах фейри.
Феи собираются кучками и греются друг о друга, Бард спит или сидит в углу, сверкая зеленью глаз и тихонько что-то подбирая на гитаре.
Темные ши выходят на улицы, чтобы собирать дань человеческой крови или приводить в свои ряды новых людей – из тех, кто не испугался их.
Никто не танцует, даже когда Бард начинает играть прозрачно-хрустальные мелодии с оттенком тоски или пытается приспособить джигу под местные традиции.
Никто не любит друг друга – в воздухе звенит тревога, в воздухе звенит война.
Да и что толку от их сладких игр, если король не принимает в них участия? Смотрит задумчиво и уходит бродить по заснеженным полям, легко ступая по насту, не проламывая его, даже не приминая снега.
Иногда он смотрит через окна, как спит Кристина, как ходит по светлым коридорам – потерянная и испуганная.
Он бы давно забрал ее себе. С кровью Айны в венах или без – все равно бы забрал.
Сильную, смелую и трепетную. Раз его сердце хочет ее – он заберет.
Но тогда ему придется готовиться к войне – страшной и долгой.
Ирн знает, что рано или поздно Алексей придет за Кристиной. И тогда не нужно будет разыскивать его по бункерам, где не действует эльфийская магия, выкуривать оттуда и принуждать к честному бою.
Он придет сам, чтобы забрать жену с собой – и тогда Ирн последует за ним, последует по запаху, по вкусу, по той связи, что становится все крепче между ним и Кристиной.
Осталось только дождаться.
В очередном ее сне Ирн взял Кристину за руку и вывел из девятиэтажки, где она бегала от квартиры к квартире, судорожно шепча «Где девяносто шестая? Никак не могу найти девяносто шестую! Тут только тринадцатая!»
В ее кошмаре с потолка свисали неопрятные нити темной паутины, лестницы то пропадали, то менялись местами, а лифт ездил туда-сюда, грохоча дверями и выплевывая помятых мужчин в серых плащах и с дипломатами на каждом этаже.
Снаружи дом оказался поросшим сизым мхом. Стекла были разбиты и сквозь проемы окон было видно, что внутри хозяйничают толстые корни деревьев.
Кристина оглядывалась назад и отказывалась идти.
Тогда Ирну пришлось силком развернуть ее к себе, запустить пальцы в волосы, незаметно насыщая их лавандовым ароматом, прижать к себе и коснуться губ – а потом закружить в танце под влившуюся в ее сон музыку и вихрь розовых лепестков яблонь, обрушившийся на них.
Кристина и ахнуть не успела, как плеснуло, закручиваясь вокруг ног, белое платье, засверкала на голове хрустальная корона, а каблуки выбили серебряные искры из мраморного пола главного бального зала королевства фейри.
– Это – Благой Двор, – обвел Ирн рукой сияющие чертоги. Все в них будто состояло из живого света – лестницы, колонны, грандиозный трон. По зеркальному белому полу скользили в танцы пары. Все гости были лишь в золоте и белом. Как Кристина. Как Ирн – на нем был мундир со стоячим воротником и сияющими пуговицами, золотые кюлоты, сапоги на каблуках, делающие его еще выше. Волосы собраны в высокий хвост закрепленный золотой заколкой.
– Красиво… – прошептала Кристина. Она подняла голову чтобы полюбоваться многоуровневой люстрой и ахнула – так вот почему ей казалось, что музыка звучит прямо над ней! Музыканты устроились вокруг светящихся хрустальных фиалов, парящих в воздухе и играли, удерживая инструменты в воздухе магией. Прозрачные крылья напряженно трепетали за их спинами, но зато для танцующих был свободен весь зал.
– Это – Королева Благого Двора, – кивнул Ирн на эльфийку в белом с серебристыми рогами, всходящую на трон.
– Это Айна? – спросила Кристина, жадно вглядываясь в нее.
– Нет, это Королева-Лань. Моя Айна принадлежала Неблагому двору.
Кристина тут же потеряла интерес к королеве.
Ирн усмехнулся.
– Чем отличаются Благой и Неблагой дворы? И в котором из них правил ты?
– Я правил над ними всеми, – ответил Ирн просто. – Благой – это порядок, Неблагой – хаос. Я вышел из Неблагого, объединив оба, но оставил разделение для балов и войн, чтобы было нескучно. Хочешь посмотреть на бал в Неблагом?
– Покажи мне Айну.
Он вздохнул – и ветер с шелестом пролетел над деревьями, окружавшими бальный зал. Серебристо-зеленые листья тополей посыпались дождем, устилая зеркальные полы. Сгустился плотный серый туман, оседая на гостей и стирая их из реальности, как с картинки. Растаяла, смолкла музыка, сменившись шелестом ветвей и перекликиванием птиц. Зажурчали где-то ручьи и оттуда, где только что возвышался трон, а теперь осталась лишь россыпь камней, вышла смуглая, с оливковой кожей… старуха с длинными седыми лохмами и в рваном тряпье вместо одежды.
Она опустилась на колени и принялась шарить во мху, доставая по одной ярко-красные ягоды клюквы.
Кристина в шоке обернулась к Ирну, и он улыбнулся:
– Такой я увидел ее впервые.
Он искал в себе боль, которую должна была вызывать Айна в сердце, но не находил.
Воспоминания были светлыми.
Вот она обнаженная, купается в водопаде, и черные с седыми прядями волосы плавают в воде как водоросли.
Вот она оборачивается восемнадцатилетней красоткой, чтобы назло Ирну затащить молодцеватого парня с рыжей гривой волос на верхушку стога сена, седлает его там и ее крики разносятся по всему полю.
А Ирн смотрит на это, стискивая рукоять меча и обещает, что этот стог еще долго будет сохнуть от крови.
Вот она направляется на бал Неблагого двора в честь Самайна, и платье ее – разноцветные, большей частью алые, кленовые листья, а в черных волосах хвостом лисы мелькает рыжина.