И он, дождавшись пока хозяин верблюдов поторгуется, видимо из чистого интереса, с очередным клиентом, подошел к нему и начал показывать жестами что ему нужен верблюд. Торговец что-то заговорил, но Рябов лишь покачал головой и показал на свой рот. Пытаясь так обозначить свою немоту. Торговец плюнул от возмущения на землю — «все же страсть поторговаться у них видимо огромная» — и показал количество необходимых денег. Рябов показал вдвое меньшее число на пальцах. Не потому что ему не хватало денег, а по той причине, что здесь это показалось бы подозрительным — отказ от торговой игры. И после пары минут активного жестикулирования, торговец согласился на две трети изначальной стоимости. Получив на руки деньги, он отвязал одного из верблюдов, на взгляд Рябова не лучшего, хотя он в них и не разбирался. Поэтому Рябов указал на соседнего. Судя по всему, он не ошибся, потому что торговец сначала скривился, а потом широко улыбнулся, понимая, что этот незнакомец его все же сделал в извечной игре «продавец-покупатель» и отвязал другого верблюда.
Рябов залез на верблюда. С учетом того, что вокруг никто не засмеялся и не стал на него показывать пальцем, значит, произвел сей процесс он успешно. Дело в том, что на верблюда он никогда не садился, а при обучении на это задание ему приходилось тренироваться на лошади. С необходимыми пояснениями опытного НКВДшника, но ведь, то была теория. Значит, зачет по практике он только что сдал успешно, что не могло его не радовать.
Капитан повел поводьями, и верблюд закачал его по пыльной дороге. Поначалу Рябов медленно выруливал меж людьми, выезжая с базара. Заодно и укрепляясь в умении управлять этим животным. Но, к счастью, его нюх его не подвел, и верблюд действительно оказался покладистым и смирным. Александр спокойно выехал с площади, а вскоре и из селения по юго-восточной дороге, если разбитую земляную колею можно было так назвать. Он сверился с картой и, поняв что выбрал правильное направление, достал цигарку из спрятанного под одеянием портсигара и спокойно закурил, выпуская в знойное небо клубы дыма. Потому что первая промежуточная цель в его задании была выполнена. Можно было просто чуть править верблюда и вскоре он окажется у цели своего движения. Очевидно, что та будет не все так просто. Но он знал, что справится.
Солнце перевалило за полдень и лениво начало свое движение к закату, обливая Александра потоками жары. Но к этому он уже точно привык. Вперед, на Мосул!
Небо над Мосулом только начинало светлеть, когда капитан въехал в город, в полусне покачиваясь на своем верном «корабле пустыни». И вроде бы недолго он на нем путешествовал, всего-то двое суток. Но его уже начала одолевать некая зыбкая восточная туманность, когда не хочется куда-то торопиться, тратить слишком много эмоций. А достаточно всего лишь плыть на своем живом средстве передвижения, изредка покуривать сигареты из своего портсигара, бывшего у него еще с ухода в армию и размышлять о пейзажах вокруг. Конечно, это состояние было по большей части искусственным, оно не довлело над капитаном, всего-то позволяло скрасить времяпрепровождение, чтобы не изнывать от бесполезного ожидания. Ведь мучения ожидания все равно цель не приблизят. А провести двое суток в состоянии «Ждать и догонять — хуже нет» он не собирался. Поэтому в таком расслабленном состоянии было проще. И, само собой, он в любую секунду мог его сбросить. Но нельзя и не сказать, что определенный муар и шарм он в этом для себя почувствовал. Видимо, действительно, пейзажи и атмосфера этих мест располагали. Либо к мрачным и жестоким культам, либо к полной расслабленности и размышлениям о вечности. Возможно — и к тому и к другому сразу. Такие вещи не обязательно отрицают друг друга.
Рябов уже понял это, глядя на бесконечные пески и холмистые равнины, проплывающие мимо. Редкие пальмовые оазисы напоминали о необходимости активности и давали влагу. Иногда — какой-нибудь тихий, наполовину заброшенный базар с находящимся рядом караван-сараем, наполненным странными и мутными личностями, который при каждом шаге издавали звон и клацанье спрятанных под одеждой кинжалов. Да и товар, продаваемый в этих оазисах, иногда навевал на мысли о чей-то безвременной кончине и бренности всего сущего. Особенно, когда на каком-нибудь халате, продаваемом очень дешево, даже для начальной цены, можно было разглядеть плохо отстиранные водой с песком пятна крови.