— Я хочу заплатить за информацию.
— Брат, — сказала женщина глубоким гортанным голосом. — Такой человек всегда найдет друзей.
Римо протянул пятерку, деньги были приняты, и женщина спросила, где остальное. Римо поднес две стодолларовые бумажки к самому ее лицу. Она попыталась схватить деньги, но Римо опустил их и снова поднял, и ей показалось, будто деньги уже были у нее в руках, а потом на мгновение растаяли в воздухе. Это ее так удивило, что она попыталась еще раз. А потом еще.
— Как ты это делаешь? — спросила женщина.
— У меня есть чувство ритма, — ответил Римо.
— А что хочешь знать?
— Здесь жила одна старая женщина, белая женщина.
— Ага. Миссис Мюллер.
— Точно.
— Убили. Я знаю, это она, ты ее ищешь. Все спрашивают.
— Знаю, знаю. Но вы не видели никого, кто в тот день входил к ней в дом? Что говорят соседи?
— Ну, об этом меня уже спрашивали. Вот. Но я не дура. Ничего не сказала. Смешно — спрашивают, спрашивают, а это — простое убийство.
— Вы ее знали?
— Не. Белые редко выходят из дому. Только в безбожные часы.
— Безбожные часы? Это когда? — удивился Римо.
— Девять утра, — пояснила женщина.
— А вы не знаете, чей это район? Какой банды? Может, они знают больше. Я хорошо плачу.
— Хочешь знать, кто убил, белый мальчик?
— Именно этого я и хочу.
— "Лорды".
— Вы точно знаете?
— Все знают. «Лорды», это их улица. Они хозяева. Их участок. И тебя убьют, белый мальчик. Лучше зайди в дом. И твой смешной желтый приятель тоже.
Римо снова поднял деньги и на этот раз позволил женщине схватить их.
Но свой конец бумажек он не отпускал.
— А почему вы можете высовываться из окна, не боясь держать его открытым, и все такое? — спросил он.
— Я черная.
— Нет, — возразил Римо. — Шпану это не остановит. Они убивают любого, кто слабее их, и цвет кожи вас не спасет.
— Я черная, и я разнесу башку любому, — заявила женщина и достала из-под подоконника обрез охотничьего ружья. — Вот мой спаситель. Четыре года назад я одному отстрелила яйца. Валялся вон там на тротуаре и выл. А потом я еще плеснула ему в глаза щелока.
— Чего? — Римо не верил своим ушам.
— Кипящего. Лучшее средство. У меня все время горшок на плите. А белые — только посмотри на них! Не ведут себя так, как уважаемые люди. Я черная. Я говорю, как говорят на улице. Отстрелила яйца и — щелок в рожу, и с тех пор живу спокойно. А ты и твой смешной дружок — лучше зайдите на ночь. А то будешь сам, как тот белый, которого ты убил. Тут больше белых не осталось, как раньше. Нет, сэр.
— Спасибо, бабуля, но я рискну. Итак, «Лорды», вы говорите?
— "Саксонские Лорды".
— Еще раз спасибо.
— Полиция знает. Они знают, кто убил. Те, что забрали тело. Очень рано, я еще не встала. Они приехали и совершили варварство. Там, в переулке. Там раньше был переулок, а теперь нет. Дом снесли. Но тогда был переулок. А мальчишки — они еще не легли спать. И они ничего плохого не хотели. Они не знали, что полиция, думали — просто белые. А эти совершили жестокость и попали парню в руку. Вот варварство!
Римо не интересовали подробности акта варварства полиции по отношению к черному парню, пытавшемуся отнять у полицейского пистолет.
— А вы знаете, кто из полицейских знает того, кто убил старушку? — спросил он.
— Я не знаю легавых по имени. Не вожусь с ними. У меня нет наркотиков, нет притона.
— Спасибо, мэм, и приятного вам вечера.
— Ты симпатичный парень. Побереги шкуру, слышь?
Этот полицейский участок в Бронксе носил прозвище Форт Могикан. Окна его были забаррикадированы мешками с песком. Когда Римо подошел к зданию, из бокового переулка выехала патрульная машина с торчащими из окон «Калашниковыми» и с ручными гранатами на приборной доске.
Римо постучал в запертую дверь участка.
— Приходите утром, — раздался голос из-за двери.
— ФБР, — произнес Римо и перебрал пальцами пачку удостоверений, которую всегда носил с собой.
Он нашел удостоверение агента ФБР со своей фотографией и поднес его к глазку двери.
— Ну, ФБР, и чего ты хочешь?
— Хочу зайти и поговорить, — сказал Римо.
Чиун огляделся по сторонам с видимым презрением.
— Признаком цивилизованности, — сказал Чиун, — является то, как мало надо людям знать о средствах самозащиты.
— Тс-с-с, — зашипел Римо.
— С тобой кто-то есть?
— Да, — ответил Римо.
— Отойдите на пятьдесят ярдов, или мы откроем огонь.
— Я хочу поговорить с вами.
— Это полицейский участок города Нью-Йорка. Мы открываемся для посетителей только в девять утра.
— Я из ФБР.
— Тогда подключись к нашим телефонам из города.
— Я хочу поговорить с вами лично.
— Патруль вернулся благополучно?
— Патрульная машина, что ли?
— Да.
— Тогда да.
— Как вам удалось добраться сюда среди ночи?
— Нормально, — сказал Римо.
— У вас что, конвой?
— Никакого конвоя. Мы одни.
— Оглядитесь по сторонам. Никого вокруг нет? За вами никто не следит?
Римо огляделся по сторонам.
— Нет. Никого, — сообщил он.
— О'кей. Заходите. Только быстро.
Дверь приоткрылась, и Римо протиснулся в щель. Чиун — за ним.
— Что это за старик? Фокусник? Тогда ясно. Это он вас сюда доставил, — сказал полицейский.
Волосы у него были темные, а лицо избороздили морщины, наложенные возрастом и постоянным напряжением. Рука его лежала на рукоятке пистолета.
Его очень заинтересовало, что это за старик в странном одеянии. И не прячет ли он под одеждой оружие. Он решил, что старик — волшебник, иначе этим двоим не удалось бы живым добраться до Форта Могикан. Звали полицейского сержант Плескофф. Он получил звание сержанта за то, что за все время службы не выстрелил ни в одного так называемого «представителя Третьего мира». Он многое знал о преступлениях и преступниках. Он видел сотни ограблений и двадцать девять убийств. И был очень близок к тому, чтобы произвести свой первый в жизни арест.
Это был американский полисмен новой формации — не громила-расист с бульдожьим лицом и тяжелым подбородком, а человек, способный вести диалог с жителями. Своим подчиненным сержант Плескофф тоже нравился. Он следил за тем, чтобы их ведомости на жалованье всегда были в порядке, и не был одним из тех ограниченных, старомодных зануд-сержантов, которые, посылая вас на дежурство, в самом деле надеются, что вы не покинете пределов штата Нью-Йорк.
Сержант ждал, не выпуская Римо и Чиуна из поля обстрела двух пулеметов, установленных на столах возле двери.
Римо показал свое удостоверение.
— Вы, вероятно, не знаете, что тем домом на Уолтон-авеню занимается ЦРУ, — сообщил Плескофф.
— Я здесь не по поводу дома на Уолтон-авеню. Я здесь по поводу убитой женщины. Старой женщины. Белой женщины.
— Ну, это уж слишком! — сердито воскликнул Плескофф. — Приходишь в такой район и ожидаешь, что полицейский участок будет открыт среди ночи, да еще спрашиваешь насчет убийства какой-то старой белой женщины. Какой именно старой белой женщины?
— Старой белой женщины, которую привязали к кровати и замучили до смерти.
— Какой именно старой белой женщины, которую привязали к кровати и замучили до смерти? Ты что, думаешь, я гений и должен помнить всех белых, убитых на моем участке? У нас для этого есть компьютеры. Мы тебе не какие-нибудь старомодные полицейские, которые теряли хладнокровие только из-за того, что кого-то замучили до смерти.
Плескофф закурил сигарету. Зажигалка у него была золотая.
— Можно мне задать вопрос? Я знал на своем веку множество полицейских, — сказал Римо, — но ни разу не слышал, чтобы кто-нибудь из них разговаривал так, как вы. Чем вы тут занимаетесь?
— Мы пытаемся строить между полицией и местными жителями такие взаимоотношения, чтобы они отвечали чаяниям и стремлениям общины. И я могу гарантировать, что каждый сотрудник моего отделения отдает себе отчет в том, каковы чаяния представителей Третьего мира и как... Послушай, не стой перед дверью! Иногда они стреляют через глазок.
— Снаружи никого нет, — сказал Римо.
— Откуда ты знаешь?
— Знаю, — сказал Римо.
— Удивительно. В мире вообще много удивительного. На днях я видел странные узоры на бумаге. Знаешь, что это было? У человека на подушечках пальцев всегда есть какое-то количество жира, и если ты к чему-нибудь прикоснешься, то оставишь след. Похоже, как если бы Ренуар линейным способом изобразил суданскую скульптуру, — сказал Плескофф.