Как бы то ни было, я в частном порядке обратил внимание на другого подозреваемого — шестнадцатилетнего сына убитой. Я знаю, что единственный ребенок женщины — это, по сути, маловероятный кандидат. Но я хорошо знал как бойфренда женщины, так и ее сына, — и последний был, прямо скажем, не подарок. Наркоман, способный украсть мелочь у бездомного. Я был их квартиросъемщиком и как-то поймал его за попыткой стащить радио из моей машины. Он сидел на амфетаминах. Под воздействием наркотиков он становился одержим — то был самым милым человеком на свете, то был готов выколоть тебе глаза. Он полностью потерял связь с реальностью. На похоронах матери он запел «Столько любви» группы «Led Zeppelin». Но в то же время он лукавил. За его странным поведением скрывалась вина. Я знал, что это сделал он, и, как ты любишь повторять, не спрашивай меня почему. Когда мы говорили о его матери, что-то промелькнуло в его взгляде — будто он подумал о том, как прекрасно наконец-то полностью завладеть домом.
Проблема заключалась в том, что у меня не было ни одной улики, указывающей на его причастность к преступлению. Но я продолжал за ним наблюдать в надежде на то, что он как-нибудь выдаст себя. Мне не терпелось перейти на новое место, но в нерабочие часы я был на посту. Я нутром чувствовал, что вот-вот что-то проявится.
Потом наступил Хэллоуин, и в тот вечер этот негодяй сидел у крыльца и вырезал из тыквы огромный фонарь. Когда я шел мимо к своей машине, он одарил меня тошнотворно-сладкой улыбкой; и что-то в его взгляде заставило меня обратить внимание на его нож. К этому времени парень убитой женщины был уже под следствием и проигрывал дело. Как я уже говорил, ее зарезали. И когда я посмотрел на ее сына и тыкву у него на коленях, я вспомнил, что в протоколе вскрытия упоминалось, что отметины от зубчиков лезвия на теле жертвы были на неравном расстоянии. Этот нож был необычным — у режущей стороны была неравномерная насечка.
Чтобы не показать своей заинтересованности в ноже, я небрежно махнул ему в ответ, однако на следующий день получил ордер на обыск дома. Когда я достал нож, лезвие сравнили с фотографиями, которые сделал следователь. Они совпали. Короче говоря, сына в конце концов осудили. Теперь он отбывает пожизненный срок в Айове.
— И все из-за какой-то тыквы, — добавил он.
— Все из-за одного проницательного агента, — говорю я. — И твой успех стал билетом в мир больших дел?
— Да. Начальник был доволен моей настойчивостью и поручил мне пару давних нераскрытых дел об убийствах. Я добился успеха в одном из них и получил повышение. С тех пор я работаю в Лос-Анджелесе над сложными делами об убийствах. — Он добавил, кивая: — Настойчивость — ключ к раскрытию многих тайн.
— И воображение. Зачем ты рассказал мне эту историю?
Он пожимает плечами:
— Просто разговорился с потенциальным свидетелем.
— Неправда. Ты хочешь увидеть мою реакцию на свои сказки об озарениях и интригах.
Он не удерживается от смеха:
— Что ты хочешь, Алиса? Сделать меня героем или ослом? Я поступил, как ты просила, — никому не сказал, куда я еду. Но в течение дня надо объявиться. И если я скажу, что катаюсь по Орегону с симпатичной блондинкой, это мне в заслугу не поставят.
— Так ты считаешь меня симпатичной? — спрашиваю я.
— Ты вылавливаешь ключевые слова, не так ли?
— Да, — говорю я и добавляю: — Я тоже считаю тебя симпатичным.
— Спасибо. У тебя есть парень?
— Да.
— Он нормальный?
Мою грудь пронзает приступ боли:
— Он чудесный.
— Он может подтвердить, где ты была в последние два дня?
— В этом нет нужды. Я уже сказала, что я была в Колизее и видела, как ломались шеи и пронзались торсы. Если это означает соучастие, то я, вне всякого сомнения, виновна.
— Неужели тебя не волнует, что ты рассказываешь это агенту ФБР?
— А похоже, что я волнуюсь?
— Нет. Это-то меня и волнует. — Его тон снова становится официально-деловым. — Как этот необычный человек сломал шею жертвы?
— Голыми руками.
— Но это невозможно.
— Я же просила не задавать мне таких вопросов. Давай подождем, пока доедем до Мейфэра, и посмотрим, что нам удастся выяснить у местной полиции. Тогда, быть может, я смогу рассказать тебе больше.
— Мне нужно позвонить в местный офис ФБР, чтобы те сообщили полиции о моем прибытии. Они не покажут мне дело, если я явлюсь просто так.
Я протягиваю ему свой телефон:
— Сообщи всем кому нужно, Джоэл.
Мейфэрская полиция скупа на информацию, но сообщает самое главное. Пока я, сидя в машине, слушаю разговор в участке, Джоэл узнает, что на месте взрыва нашли целое тело, а не его части, как я предполагала. Я спрашиваю себя, как смогла оболочка Якши уцелеть при взрыве. Он был самым сильным созданием на земле, но не в сравнении с несколькими ящиками динамита. Полиция говорит Джоэлу, что тело было отвезено в морг на побережье, в ста километрах к югу от Мейфэра, туда, где я сражалась с посланцами Якши — Слимом и его помощницей.
«Пожалуйста! Я не хочу умирать!»
«Тогда тебе не следовало рождаться».
Кровь Слима была горькой, как и его смерть. Да будет так.
Джоэл возвращается в машину, и я готова выслушать любое вранье о том, что ему сказали полицейские. Но ой ограничивается строгими фактами.
— Мы едем на побережье в Сисайд. — Я снова передаю ему телефон. — Скажи им, что мы скоро будем.
— Как звали твоего погибшего друга?
— Якша.
— Что это за имя такое?
— На санскрите. — Я бросаю на него быстрый взгляд. — Это имя демонического существа.
Он набирает номер морга.
— Ты умеешь выбирать компанию.
— С каждым часом все лучше, — подмигиваю я ему.
Джоэл — большая шишка из ФБР. Здесь рады показать ему любое тело из тех, что у них есть. Проблема в том, что, когда мы — теперь уже вместе — заходим в морг, нужное нам тело отсутствует. Теперь я понимаю, что от нас скрыла полиция Мейфэра. Джоэл выглядит раздраженным. У меня кружится голова. Якша все еще жив? Он создал чудовище, которое напало на меня? Если это так, то все мы обречены. Сеймур может верить в меня сколько ему угодно, но я не смогу остановить своего создателя, если он твердо решил расширить наш род. Но это не имеет смысла. Якша ждал своего конца; он был уверен в том, что умирает, выполнив веления Бога.
— Как это — тело отсутствует? Что с ним случилось? — допытывается Джоэл у рябого судебного медика. Тот в ответ качает головой. Он как ребенок, которого поймали, когда он запустил руку в корзинку со сладостями. Только по виду рук ясно, что их запускали в формалин каждое утро на протяжении последних двадцати лет. Он такой желтый, что, кажется, вирус гепатита вот-вот польется из его больших ушей. Даже я, будучи вампиром, не понимаю, почему кто-то хочет стать судебным медиком и работать весь день с трупами, пусть даже свежими и с хорошей кровью. Еще более странными мне представляются гробовщики. Однажды я заживо похоронила гробовщика — это было во Франции после Второй мировой войны — в его самом дорогостоящем гробу. Он имел неосторожность сказать, что все американцы — свиньи, чем рассердил меня. Он сам брыкался, как свинья, когда я закидывала его землей. Я люблю иногда пошалить.
— Мы точно не знаем, — отвечает медик, — но мы предполагаем, что тело было украдено.
— Отлично, — ворчит Джоэл. — Сколько тело пробыло здесь до исчезновения?
— Неделю.
— Простите, — вмешиваюсь я. — Я спецагент Перн, эксперт по судебным уликам. А вы уверены, что труп, о котором мы говорим, действительно был трупом? Что человек был мертв?
Медик моргает так, будто в глаз ему что-то попало:
— Что вы имеете в виду?
— Что этот человек просто встал и ушел, — говорю я.
— Это было бы невозможно.
— Почему? — спрашиваю я.
— Ему оторвало обе ноги, — отвечает медик. — Он был мертв. Он лежал в морозильнике все время, что пробыл здесь.