Только тихо, не вспугни.
Таши плавно потянул с плеча лук, струнно дзенькнула тетива, дернулись закачавшись камыши, указывая, что стрела отыскала цель.
– Ну-ка глянем, что там за выдра объявилась! – быстро скомандовал безрукий. – Только осторожней, а то кабы она не кусачая оказалась…
Троица поспешила к камышам, остановилась, глядя вниз. В первую минуту могло показаться, что пущенная Таши стрела пронзила ребенка, вздумавшего в утренний час половить на отмели раков, но когда старик толчком ноги перевернул лежащее ниц тело, стало видно лицо, заросшее клочковатой бородой. Убитый был так мал, что даже невысокой Унике достигал едва до плеча. Никакой одежды на нем не было, но рядом, полупогрузившись в воду, лежала тонкая пика, вырезанная из цельной кости.
– Это ночной карлик? – спросил Таши.
– Нет, конечно. У ночных карликов глаза в пол-лица, и волосом они зарастают подобно зверям. А этот гладкий. Это человек. Но чужой, это сразу видно. С такими – война насмерть.
Таши глянул на собственную руку, которую густо покрывали темные волоски, и недовольно дернул губами. Уника потянула из воды костяную пику, осторожно понюхала острие.
– Вроде, не отравлено.
Старик тоже наклонился, принюхался раздувая ноздри.
– Тем хуже. Значит, силу чувствуют, не боятся нас. Не нравится мне это. Смотрите – кость-то птичья. Что же это за птица такая? Не хотел бы я с ней в чистом поле встретиться. Человек для нее, что червяк для вороны.
Уника испуганно съежилась, поглядывая на противоположный берег, откуда приплыл лазутчик. Всходившее солнце как-то вдруг нырнуло в растянутые у горизонта облака. Потянуло холодным ветром, река неприветливо зарябила.
Что же случилось? Ведь здесь самые родные, знакомые места… сколько себя помнит, она бегала здесь ничего не опасаясь, а теперь древяницы не узнают ее, и враг затаился в камышах, где так богато ловилась рыба.
Таши тем временем вытащил на берег убитого, подивился, как удачно попала стрела – под левую лопатку. Ведь стрела не боевая, на утку изготовлена, и ударь она в любое другое место, соглядатай остался бы жив, и неведомо, удалось бы взять его в густых зарослях. Хотя возможно, выстрел его тут ни при чем, а все дело в чародействе. Говорят, старик, – Таши не осмелился назвать своего спутника по имени, чтобы тот не подслушал мысль, – умеет стрелы взглядом метать. Потому и ходит с ним вдвоем в самые дальние походы, не боится, что Таши сбежит, пока рядом нет взрослых воинов. Другие мужчины на такое не осмеливаются: караулят его, смотрят подозрительно, боятся. Неумные они: головы дубовые, рыбьи глаза – не видят, что никуда Таши не побежит, нет ему отсюда дороги. А коли судьба велит стать не человеком, а мангасом, то здесь он и умрет; все равно иначе жить не стоит.
– Идем, – сказал старик, прервав мысли молодых спутников. – Надо родичей предупредить, пусть караулы высылают. А дротик с собой захватите, вождю показать.
* * *
Повесив на плечо лук и взяв в свободную руку птичье копьецо, Таши пошел к обрыву, пологому в этом месте и отстоящему далеко от воды. Старик и Уника двинулись следом.
Земля в этих краях была вполне и давно обжита и принадлежала одному роду. Наверху по выгоревшей от нещадной жары траве бродили овцы, пара лохматых собак, высунув языки лежали возле тернового куста. Очевидно они притомились, сбивая в кучу стадо, потому что солнце было еще низко.
Настоящая жара придет не скоро, да и не бывает настоящей жары в августе.
Обычно при стаде находились двое-трое мальчишек, на сейчас их не было видно, кабы не на отмель умотали – раков ловить.
Еще дальше лежали поля: делянки, поднятые мотыгой из камня или оленьего рога. Урожай в этом году ожидался невеликий, ячмень плохо выколосился, примученный засухой. Но все равно, хлеб – большая подмога, весна каждое зернышко подберет. А те роды – людские и чужинские – что пахоты не знают, по весне мрут как мухи. От хлеба свои люди и силу имеют: род держит землю на много дней пути в любую сторону. На юге – до самого края земли, до горького лимана, на севере – покуда преграду не положит лес, где человек по доброй воле жить не станет. А на закате и востоке угодья ограничивают две реки: Великая и Белоструйная. За реками тоже люди живут, но род у них другой. С одними людьми дружба, с другими вражда, но вражда обычная, от человеческих причин. Вот чужие – иное дело. Бывает, они из леса приходят, а то накатываются из-за Великой Реки. Настоящих людей там немного, вот и балуются чужинцы. Особенно Согнутые – это давний враг.
А теперь еще какие-то нашлись – мелкие. Хорошо, что вовремя их углядели, у старого Ромара глаз, как у кречета, даром что вздыхает, жалуясь на слепоту. Должно быть это предки подарили ему как плату за увечье, а то пропал бы старик и без рук, и без глаз. Никакое волшебство не выручило бы.