Энри пожалела, что не надела свое лучшее платье и не сделала восхитительную прическу. Увидев её во всей этой красоте, маг наверняка подумал бы, что её так просто не сломать…
Подул сильный ветер, выбивший из прически Энринны пару прядей. Надо же, теперь она придет к Рубиновой площади лохматой.
Это наверняка будет выглядеть очень смешно: она, вся такая растрепанная и, что скрывать, жалкая, будет стоять около Владыки, Сильванны, которую не видела с момента побега, и Киприана. Кровные родственники. Княжеская семья. Все — донельзя величественные, надменные — даже Сильви, когда это нужно — а Энри, вон она, вечно презираемая, серая, тусклая.
К тому же сейчас она — преступница.
Вдалеке показалась Рубиновая площадь. Энринна отсюда увидела, что там уже сейчас толпится множество народа. А уж к тому моменту, как она туда дойдет, там, пожалуй, вообще не останется свободного места…
Энри на секунду остановилась, сглотнула ком, застрявший в горле, и направилась дальше.
***
Ньерин, несмотря на свое положение, выглядел сегодня донельзя хорошо — наверх на рубашку и брюки у него был надет сюртук, украшенный золотой вышивкой.
Почти как на свадьбу. Только свадебный сюртук должен быть бордового цвета, как кровь, а сюртук, надетый на Ньерина, казался черным, словно ночь. А ведь именно в черном сюртуке провожают в путь воина.
Здесь черный — предвестник смерти. В отношении Ньера — неминуемой. В отношении воинов — смерти, перемешанной с надеждой. Ведь воины могут вернуться, а Ньерин, который в детстве тоже мечтал стать воином, обречен.
Ньер сидел в небольшой комнатушке, новой клетке, и ждал, пока за ним придут. Как только появятся стражники, он под пристальным взглядом пойдет прямо на помост с виселицей, где и должна будет закончиться его жизнь.
Ньерин вздохнул.
Он знал, что его поступок может к этому привести, но все равно верил в чудо. Надеялся на победу. Как настоящий воин.
Надежда умирает последней.
Сейчас надежда, которая находилась внутри Ньерина, была мертвой.
Он не сможет спасти и сбежать. Сбегать, идя к помосту, глупо — его убьют ещё раньше, чем он успеет моргнуть. Лучше с каменным лицом быть повешенным, хотя в этом тоже нет ничего притягательного…
Тем более что эта казнь будет происходить на глазах Энри.
Не надо было вообще все это начинать.
Хотя Ньерин просто не мог поступить по-другому. Какой он был бы тогда вампир, если бы не вступился за свою виру?
Какой он вампир сейчас, если и он, и его вира из-за своевольности Ньера проиграли самый главный бой: бой их чувств с обществом?
Через несколько минут раздался звук отмыкания замка, и дверь в комнатушку беззвучно распахнулась. Внутрь комнаты тут же заглянуло двое стражников — таких же мощных и грозных, как и все, кто служил воинами и охранниками в Вампирьем княжестве. Один из них произнес:
— Все в сборе. Пора идти.
— Все? — переспросил Ньерин.
Стражник уже хотел было что-то ответить ему, но его напарник сказал грубо:
— Перед смертью не надышишься. Хватай его, — обратился он к первому стражнику. — Если мы не приведем его в это же мгновенье, Владыка будет очень зол.
Вскоре руки Ньерина скрутили за спиной, а самого Ньера силой вытолкнули наружу.
Ведомый стражниками, Ньер с удивлением разглядывал вампиров и вир, довольно весомую шумящую толпу, собравшуюся на Рубиновой площади. Он и не думал, что на его смерть придет посмотреть так много народу… Думал, все пройдет тихо: он, Влыдыка, его дети, Энри и неизменные стражники…
Ньерин поднял подбородок, будто желая доказать самому себе, что он умрет с гордостью. А потом все же опустил ее: толпа манила его к себе.
Вот, недалеко от помоста, стоят те, с кем он когда-то крепко дружил. А вот — Милилла. Ньерин зло на неё посмотрел. Он был более чем уверен, что это она его подставила. Он ведь и не сомневался в этом ни капли… Но разве она не могла подставить его чуть позднее? Если бы не эта Милилла, их с Энри нашли бы гораздо позже или вообще не нашли бы.
Милилла, будто почувствовав на себе взгляд, обернулась и встретилась глазами с Ньерином. Заметив, как он недовольно на неё смотрит, вира радостно улыбнулась.
Ньерин пожалел, что на месте господина мага не оказалась именно она.
Хотя Милилла не давала Ньеру никаких клятв, в его памяти она навечно останется той, которая предала его.
Он отвернулся от предательницы и стал разглядывать то место, где состоится его смерть.
Вот деревянный помост, больше похожий на лестницу, рядом с ним — виселица, за ним, вдалеке, деревья с оранжевыми листьями, выкрашенными в серым, и беловатое небо. Вот, отдельно, небольшая площадка, на которой стоит вся княжеская семья.
Владыка.
Его старший сын, Киприан, хмурящий брови.
Сильванна с горящими зелеными глазами.
И… Энри. Бледная и очень грустная, с выбившимися из прически прядками, кутающаяся в теплую шаль.
Собравшиеся затихли, заметив преступника, и Энринна вместе со всеми повернула голову в том направлении, откуда шел Ньерин.
Она его заметила. Только не улыбалась так, как это делала Милилла, а побледнела ещё больше.
Наверняка чувствовала себя виноватой. Но зачем же зря себя винить?
Энри упорно продолжала смотреть на вампира. Когда-то Ньерин мечтал, что он, почти в таком же сюртуке, как сейчас, только цвета бордо, будет идти навстречу Энринне, а Энри в молочно-розовом платье будет двигаться навстречу ему так, как она обычно это делает — с легкостью, бесшумно… И смотреть на него, так же внимательно, как сейчас, но не с безысходностью, а с любовью и радостью.
Это должна была быть их свадьба.
Которая уже, увы, не состоится.
Народ жадно провожал глазами Ньерина, и, когда того подвели к самому помосту, все шепотки на площади затихли.
Вперед выступил Владыка. Он произнес громко, хорошо поставленным голосом:
— С древних времен славились вампиры силой своей. Но если кто-то из нас перестанет подчиняться законам, мы будем сломлены. Ты, — обратился он к Ньерину, — посмел нарушить наши законы, пойти против Владыки… И за это ты будешь наказан.
Будто подтверждая его слова, с деревьев, каркая, взлетели вороны.
Народ возликовал: кто-то радостно кричал: «Смерть преступнику», кто-то хлопал в ладоши. Будто на праздник собрались.
— Молчать, — приказал Владыка.
Гул утих. Стражники подтолкнули Ньерина к помосту.
— У тебя есть право на последнее слово. Что ты хочешь сказать?
— Ничего, — тихо ответил Ньер, отрицательно качая головой.
— Что же, — Владыка усмехнулся. — Раз ты до сих пор не хочешь покаяться в содеянном, думаю, пора провести казнь.
Ньерин шагнул на первую ступень, ведущую на вершину помоста. Народ замер в предвкушении. И серо-оранжевые листья на деревьях замерли. А вороны с желтыми глазами устремили все свое внимание на помост.
Тихо-тихо, как будто происходит нечто очень важное.
Обычно в такое время и рождаются откровения.
— Остановите казнь! — разрывая тишину, по площади пронесся требовательный голос Энринны, племянницы Владыки. Теперь главной виновницей торжества стала вира. Ох, Энри, что ты творишь, остановись, пока не поздно, помолчи… Послушай Ньера, сейчас он советует тебе это действительно осмысленно, хоть и молча.
Ты больше никогда не услышишь его голоса, Энри…
Эн-ри. Почему твое имя такое колкое?
— Вы желаете что-то сказать, вира? — обратился к ней Владыка. Даже издалека было видно, как он недоволен тем, что Энринна посмела вмешаться.
— Желаю, — согласилась Энри. Её взгляд устремился вперед, в пустоту, а пряди волос принялся трепать ласковый ветер. — Я желаю сказать то, что Ньерин не совершать ничего такого, за что может быть казнен. И своей силой и властью приказываю казнь остановить. А иначе… — договорить она не успела.
Народ охнул.
Да как она… Да она же… Всего лишь племянница… Как посмела… Казнить!