Оторвалась, почувствовав, что еще немного, и сердце не выдержит бешеной скачки. Покачнулась на ослабевших ногах. Вцепилась в плечо Хана.
— Нож, — прохрипела она, с трудом разлепив липкие от крови губы.
Опустилась на колени. Подняла сжатый в руках нож к небу. Клинок, показалось, насадил на острие круглый бок луны.
Она знала слова, помнила, но в эту секунду показалось, они сами рождаются внутри, дикими беспощадными пчелами срываются с губ и несутся вверх, туда, где слепли звезды и мутным глазом безумца смотрела вниз луна.
— Творение Невыразимого Имени и Безбрежная Сила! Древний Его Величество Хозяин тьмы! Ты холодный, неплодородный, мрачный и несущий гибель! Ты, чье слово, как камень, и чья жизнь бессмертна. Ты, Древний и Единственный непроницаемый. Ты, кто лучше всех исполняет обещанное, кто обладает искусством делать людей слабыми и покорными, кого любят больше всех, не знающий ни удовольствия, ни радости. Ты, старый и искусный, непревзойденный в хитрости, оставляющий лишь руины и развалины. Приди сюда и прими жертву. Имя твое Рогатый бог Гернуннос! Трижды три раза произношу твое имя, Бог ведьм, и прошу принять эту жертву. — Зажмурилась и, раскачиваясь всем телом, стала чертить клинком письмена. — Эко, эко, Азарак! Эко, эко, Зо-мерак! Эко, эко, Гернуннос! Эко, эко, Арада! Багаби лача башабе, ламак кахи ачабада, Кареллуос! Ламак, ламак Бахалиас, габахаги Сабалиас, Бароулас, лагос ата фемоилас, Харрайя[5]!
Она широко распахнула глаза. Прямо над их головами, там, куда указывал клинок, в небе задрожала звезда, сорвалась, чиркнула от зенита до горизонта, оставив за собой искристый след.
— Свершилось! — Она выдохнула, уронив руки. Хан завозился за спиной. Перед ней упал на землю тряпичный комок.
— Что это? — потухшим голосом спросила она, Он осторожно вытащил из ее пальцев нож.
— Разверни.
Липкими пальцами Лилит развязала узелок. Горстка бижутерии. Присмотрелась, стала разбирать. Оказалось, с дюжину бус. Света едва хватало, чтобы разглядеть их на белой тряпке.
— Что это? — Оглянулась на Хана. Лица не рассмотрела, только темный овал на фоне неба. Но увидела отведенный для удара нож.
— Выбери свое, — прошептал Хан. Положил руку на ее плечо, прижал колено к спине: ни вырваться, ни вскочить.
Она перебрала в пальцах ниточки бус. Одни были теплыми, другие — каменно холодными, безжизненными, как стекляшки. Вдруг одно кольнуло пальцы, хотя шарики были абсолютно гладкими, как налитые ягоды.
Она подняла ожерелье к свету. Черные бусины, тугие и гладкие, как волчьи ягоды.
— Да, госпожа. — Цепкие пальцы Хана разжались. — Оно твое.
Когда лодка, беззвучно скользя по мертвой воде, отплыла на середину озера, она открыла глаза, безучастно следила за плывущими в высоте звездами. Поиграла тяжелыми бусинками, обвившими шею. Камни казались горячими.
— Что бы ты сделал, если бы я ошиблась?
— Убил, — ответил Хан на выдохе, всаживая весла в черную воду.
— А теперь?
— Теперь ты моя госпожа.
Она усмехнулась, провела влажной ладонью по губам. Соленый привкус еще остался. Святая кровь первой жертвы…
В ванную вошла Нина. Сунула руку в воду.
— Боже, это же ледник! — ужаснулась она. — Как ты терпишь?
— Мне нравится, — прошептала Лилит, не открывая глаз.
— Ну ты дикарка!
Лилит знала, что сейчас Нина разглядывает ее тело укутанное шлейфом пузырящейся воды. Стесняться было нечего, она знала, что у нее безупречное тело амазонки, упругое и сильное. Пальцы Нины скользнули по груди, крепко сжали сосок, Лилит поморщилась и открыла глаза. Хватило одного взгляда, чтобы Нина отдернула руку.
— Ты изменилась, Ли, — обиженно прошептала Нина.
— Ну я же еще расту, — усмехнулась Лилит, подняла над водой ногу. Посмотри, что там щиплет.
Нина пощупала небольшую царапину чуть ниже колена. Лилит недовольно поморщилась.
— Шляешься неизвестно где, — проворчала Нина, легко шлепнула по бедру.
— Ревнуешь?
Нина ничего не ответила, только поджала губы.., Села на пуфик перед зеркалом, сбросила с плеч халат. Уставилась на свое отражение, задумчиво барабаня пальцами по столику.
Лилит сквозь полуприкрытые веки наблюдала за Ниной.
Для женщины, проскочившей тридцатилетний рубеж и затормозившей у отметки «сорок», ее тело можно было считать великолепно сохранившимся. Именно, сохранившимся, не без злорадства уточнила Лилит, уж она-то знала, каких усилий стоила Нинина красота. К сорока пяти, когда «баба ягодка опять», Нина превратится в плотную засахаренную ягодку, ни срока, ни вкуса, ни цвета, ни запаха, одни консерванты. У нее были все задатки стать аппетитной пышечкой в стиле Мэрилин Монро, но Нина задалась целью превратить себя в сушеную воблу. Все доходы, свои и любовников, Нина тратила на борьбу с природой, которая неумолимо брала свое. Шейпинг, степ-аэробика, тренажеры, три диеты одновременно, витамины и травяные отвары — все шло в бой против каждого килограмма живого веса и каждой лишней морщинки.
— Допрыгаешься, девочка, — процедила Нина и стала массировать подбородок.
— Это ты мне? — Лилит с головой ушла под воду, а когда вынырнула, наткнулась на жесткий взгляд Нины.
— А кому же еще?
— Нинон, а тебе не кажется, что ты ведешь себя так, словно я твоя собственность?
— Для этого я тебя слишком редко вижу. — Нина отвернулась. — Особенно в последнее время.
— Делай что хочешь — вот закон! — продекламировала Лилит, вскинув руку, как патриций в сенате Рима.
— Ты слишком буквально понимаешь абстрактное. — Нина принялась легко пошлепывать себя по щекам. — Эту сентенцию выдал Алистер Кроули. Но ни одна женщина, связавшаяся с этим сатанистом, добром не кончила.
— Что лишний раз подтверждает, что свобода — удел избранных, — возразила Лилит. — Большинству она просто противопоказана. А я делаю что хочу и нахожу это естественным.
— Конечно, теперь у тебя опять есть то, что делает тебя сильной. Интеллект, эгоизм, чувственность. — Нина покосилась на Лилит, перевернувшуюся на живот. — А вспомни, какой ты ко мне пришла! Маленькая, издерганная, затравленная девчонка. Ершилась, как волчонок. Бредила, скулила по ночам.
— Ниночка, ну если никто не додумался лечить меня, как ты? Я жертва экспериментов Франкенштейнов от психиатрии. Меня, можно сказать, изнасиловали, вдули в самый мозг. А ты зализала, в прямом и переносном смысле, то, что от меня осталось. — Лилит протянула руку, коснулась бедра подруги, заметив, что та готова взорваться. — Прости меня, гадину. Ты хорошая, добрая, умная. Кстати, почему бы тебе книжку не написать или докторскую не защитить?