Никто точно не знал, сколько Неклену лет. Он всегда скрывал свой возраст, поскольку мало кто из капитанов стал бы нанимать на службу солдата, разменявшего шестой десяток.» Ненавижу старость, — подумал Неклен. — Ненавижу боль в суставах, которая приходит с зимним ветром и снегом «. И однако больше всего Неклен ненавидел пропасть, которую его преклонные годы создали между ним и Карис. Он до сих пор, словно это было вчера, ясно помнил тот день четыре года назад, когда понял вдруг — к величайшему своему изумлению, — что любит ее. Случилось это после победы на Борианском перевале. Карис тогда отошла в сторону и села у небольшого водопада. Она так и сидела там, на поросшем нарциссами холмике, когда Неклен принес ей из лагеря ужин — и обнаружил, что Карис плачет.
— Обычно слезы проливает тот, кто проиграл битву, — негромко заметил Неклен, садясь рядом с ней. Черные волосы Карис были туго стянуты на затылке в конский хвост. Она дернула тесемку и сердито помотала головой. И в этот самый миг, когда ее волосы плеснули на вольном ветру, когда в ее глазах еще блестели слезы, Неклен во второй раз в жизни влюбился без памяти.
Карис вытерла глаза.
— Вот глупая баба, — пробормотала она. — Я же была уверена, что они сдадутся. Мы окружили их, превосходили числом — казалось бы, как еще им поступить? Но нет, они предпочли драться до смерти. И за что? За какую-то деревушку, которая будет здесь стоять и тогда, когда все мы обратимся в прах.
— Да, — признал Неклен, — то были храбрецы.
— То были дураки! И мы — дураки! А впрочем, война и есть игра для дураков.
— И ты отменно играешь в нее, принцесса. Карис обожгла его взглядом.
— Мне не нравится это прозвище.
— Извини. — Неклен покраснел. — Я не вспоминал его много лет. Именно так когда-то я называл свою дочь.
Тут он солгал:» принцессой» Неклен нежно называл свою жену Софайн.
— Где она теперь? — спросила Карис.
— Мертва. Дочь и жена отправились погостить у родственников жены, на островах. Корабль попал в бурю, и их обеих смыло волной за борт.
— Мне очень жаль, Неклен, правда, жаль. Ты сильно их любил?
— Занятно, но я полюбил их еще сильнее, когда они погибли. Никто не ценит любви, пока ее не потеряет.
— Сколько лет было твоей дочери?
— Пять. Черноволосая, как ты. Сейчас она могла бы быть твоей ровесницей — молодая, полная жизни. Наверно, вышла бы замуж за какого-нибудь крестьянина.
— А ты был бы почтенным дедушкой и нянчил на коленях внуков.
Неклен невольно хихикнул, представив эту картину.
— Мне надо искупаться, — сказала Карис. Поднявшись, она стянула сапоги, штаны, тунику и, нагая, прыгнула в озеро, плескавшееся под водопадом. В этот миг Неклен, как никогда, ощутил себя стариком.
От невеселых размышлений его оторвал скрип открывшейся двери. Карис вошла в гостиную и села напротив старого воина. Неклен, вопреки своему настроению, заставил себя улыбнуться.
— Ты повеселела, принцесса, — заметил он. — Что тебя так приободрило?
— Новый план против даротов, — ответила она. — Надеюсь, что последний.
И рассказала ему о катакомбах, о том, как ложным отступлением заманить даротов к нужному выходу.
— Но если выходов из катакомб семнадцать, дароты могут попросту разделиться и не преследовать наших людей. Или же они прочтут их мысли и поймут, что к чему.
— Именно! — воскликнула Карис. — Эту проблему нами предстоит разрешить. Как нам обвести даротов вокруг пальца?
— Ну, прежде всего — так ли это необходимо? В темноте, в хаосе боя дароты, быть может, не сумеют прочесть наши мысли.
Карис покачала головой.
— Мы не можем на это полагаться. — Подойдя к столу, она разложила на нем карту катакомб. — В Большой Парк выводят целых шесть выходов, но только один из них — на открытое место, где можно поставить все наши баллисты — полукругом напротив выхода. Когда дароты полезут наружу, мы накроем их залпами.
— Вот тебе и вторая трудность, принцесса: дароты ведь не выберутся наружу все сразу. Предположим, вылезут двадцать — баллисты выстрелят, потом их надо будет перезарядить, а тем временем на нас свалятся еще полсотни даротов. Нет, нам нужно сделать так, чтобы наружу выбралось как можно больше даротов — а уж потом стрелять.
— Не торопись решать все сразу, старый конь.
Они проговорили еще час с лишним, обсуждая то одну, то другую идею, и наконец Карис объявила перерыв.
— Пойду-ка я посплю, — сказала она. Неклен встал и хотел было уйти, но Карис вскинула руку.
— Подожди немного, друг мой, — сказала она.
— Что еще тебя тревожит? — спросил Неклен.
— Пустяк, — грустно улыбнулась она, — по крайней мере с точки зрения других. Ты как-то рассказывал мне о своей жене. Ты любил ее?
— Да, конечно. Она была чудесная женщина.
— А как ты понял, что любишь ее? Этот вопрос застиг Неклена врасплох.
— Не знаю, принцесса, что ты имеешь в виду, — проговорил он. — Как может человек понять, что он кого-то любит? Да никак. Просто любит — и все.
Карис промолчала, но вид у нее был разочарованный, и Неклен понял, что она ожидала другого ответа.
— Как ты, например, чувствуешь, что влюбилась? — спросил он.
Карис пожала плечами.
— Я еще ни разу не влюблялась.
— Но у тебя были… — Неклен осекся.
— Сотни любовников, — закончила за него Карис. — Да, я знаю. Я всегда была осторожна. И ни разу не связалась с мужчиной, в которого могла бы влюбиться.
— Силы небесные, почему?
Карис до половины наполнила вином кубок, затем долила воды. Однако пить она не стала — лишь сумрачно смотрела на прозрачно-алую влагу. Неклен хотел уже повторить вопрос, но тут она подняла глаза.
— Не помню, сколько лет мне было, когда я впервые увидела, как мой отец ударил мою мать. Помню только, что я была еще очень мала. Я увидела, как мать перелетела через стол и распласталась на полу. Губы у нее были разбиты в кровь. Отец пнул ее, и я закричала. Тогда он ударил и меня.