— Извини, друг мой. Я не знал, что ты не один.
— Да, я не один, — сказал Тарантио. — Зачем ты пришел?
— Карис хочет, чтобы ты непременно явился на сегодняшнее собрание.
— Скажи ей, что я не приду.
— Нет, ты обязательно должен быть — сегодня мы обсуждаем план боя в катакомбах. — Форин наскоро поведал Тарантио о последних открытиях. — Озобар считает, что дароты уже завтра доберутся до катакомб.
— Я больше не хочу драться, — сказал Тарантио.
— Это шутка? Ты и впрямь думаешь, что у тебя есть выбор?
— Выбор всегда есть. Завтра я уезжаю.
— Ушам своим не верю! — потрясенно воскликнул Форин. — Ты — и уезжаешь?! Как ты можешь уехать и оставить нас драться одних? Ты же лучший мечник из всех, кого я когда-либо знал, и у тебя зачарованный меч. Ты нам нужен, приятель.
— Меч висит у двери. Возьми его, когда будешь уходить.
Форин непонимающе глянул на него.
— Что с тобой стряслось, Чио? Ты не тот человек, которого я знал. Ты не тот, кто грозился живьем меня проглотить, голову отвинтить, а уши — отрезать. Боги, да из тебя точно душу вынули!
— Так оно и есть, — сказал Тарантио. — Из меня вынули душу.
Форин с отвращением отвернулся от него и направился к двери. Пояс с мечом висел на крюке у порога, и великан одним движением сдернул его.
— Извини! — крикнул вслед Тарантио.
— Чтоб ты сдох! — огрызнулся Форин.
Когда за Форином закрылась дверь, Мириак вышла из спальни. На ней был только просторный белый халат, полы которого расходились при каждом движении. С минуту она молчала, пристально глядя на Тарантио. Он улыбнулся.
— Хочешь вина?
— Это был твой друг, — сказала Мириак.
— Да. Хочешь вина?
— Нет. Я не понимаю, зачем ты ему все это наговорил.
— Что ж тут понимать? Я больше не хочу драться. Я хочу увезти тебя в безопасное место.
Тарантио протянул руки к Мириак, но она попятилась.
— В чем дело? — спросил он.
— Не знаю, Чио… но он был прав. Из тебя словно вынули что-то. Я чувствую это уже не первый день.
— Неужели это так заметно?
— Для меня — да. Я люблю тебя, но ты изменился. Неужели это из-за меня? Неужели моя любовь лишила тебя мужества?
— Вовсе я не лишился мужества! — почти крикнул Тарантио, но сам ощутил в своих словах неуверенность и страх. — Не лишился, — тише повторил он. — Он не был моим мужеством.
— Он?
— Я не хочу говорить об этом.
— Даже со мной?
Тарантио отвернулся, обвел взглядом комнату. Мириак молчала, не спеша нарушать тишину. Он подошел к очагу, подбросил в огонь угля и, сев на коврик, уставился на весело пляшущее пламя. А потом тихим голосом рассказал Мириак о своей жизни и о возникновении Дейса, о том, как с тех пор они всегда были вместе.
— Я не безумен, — заверил он. — Дейс был для меня таким же настоящим, как ты. Ты спрашивала меня, почему той ночью я бежал. Дейс хотел убить тебя; он почуял мою любовь к тебе и увидел в ней угрозу своему существованию. Когда два дня назад ты пришла в этот дом, тебя встретил не я, а Дейс.
Тарантио смолк, стараясь не глядеть на нее. Мириак подошла к нему и села у огня.
— Не понимаю, — тихо проговорила она. — Никогда в жизни я не слышала о чем-то подобном. Зато я точно знаю, что человек, встретивший меня в этом доме, был не ты. И когда я поцеловала его, он сжимал в руке кинжал. — Мириак обхватила ладонями лицо Тарантио, заглянула в его синие глаза.
— У того, — сказала она, — глаза были серые. И бешеные. — Она уронила руки и, подавшись вперед, поцеловала его в щеку.
— Я не безумен, — повторил Тарантио, — но на следующее утро Дейс простился со мной — и с тех пор я не могу его отыскать. Я зову, зову — но его нет.
— И тебя это пугает?
Он кивнул.
— Дейс мог сразиться с кем угодно — и победить. Он ничего не боялся… а я — боюсь. И я не хочу умирать — теперь, когда снова встретил тебя.
— Мы все умрем, — сказала Мириак. — Пускай не сегодня, не завтра — но это случится. И сколько ни беги, от смерти не убежишь. Я люблю тебя всем сердцем, Чио, но пока еще плохо тебя знаю. Поэтому я могу и ошибаться, но все же скажу: если ты сейчас уедешь, то потом всю жизнь будешь ненавидеть себя. Я уверена, что это так.
— Ты хочешь остаться? И увидеть, как дароты возьмут город?
— Нет, я тоже хочу уехать. Однако же останусь. Я встречу свой страх лицом к лицу, как поступала всегда — а не стану трусливо на него озираться.
— Я не знаю, что делать, — горестно сознался Тарантио.
— Загляни в свое сердце, Чио. Каково это — видеть в глазах друга презрение? Кем ты себя после этого чувствуешь?
— Ничтожеством, — просто ответил он.
— Тогда иди на собрание. Забери назад свой меч. Никто не может отнять у человека гордость, если сам он того не захочет. Стоит раз отступить — и больше уже никогда не будешь собой.
— Не знаю, будет ли от меня толк без Дейса.
— Может быть, ты и есть Дейс. Может быть, он всего лишь часть тебя. Так это или нет, но ты храбрый человек. Я это точно знаю, потому что я никогда не полюбила бы труса.
Тарантио улыбнулся, и Мириак увидела, что лицо его просветлело.
— Ты просто чудо, — сказал он.
— Конечно, — согласилась Мириак. — А если Дейс вернется, скажи ему, что я люблю вас обоих.
Зал Совета был наполнен офицерами и штатскими. Герцог, одетый в тунику и облегающие штаны из черного шелка, сидел во главе стола, Карис — по правую руку от него. С побеленной стены у них за спиной сняли все картины, и Озобар прямо на побелке начертил план катакомб.
Герцог поднялся.
— Это будет наш последний бой, — сказал он, обводя взглядом суровые лица своих слушателей. — Глубоко под землей, в катакомбах, вы сойдетесь в бою со страшным врагом. Карис объяснит вам, как надлежит действовать. Исполнить приказ будет нелегко — вот почему так тщательно отбирали каждого из вас. Вы — самые отважные наши бойцы, и я горд, что сейчас нахожусь в этом зале, вместе с вами.