— Почти год назад — и, признаться, не жалею об этом. У меня теперь жена и двое славных малышей.
— Жена? А ведь ты божился, что в жизни не сможешь удовольствоваться одной женщиной!
Стражник помотал головой и ухмыльнулся.
— Это, госпожа моя, было до того, как я узнал тебя. Ты меня многому научила.
Теперь Карис вспомнила: Горл когда-то был одним из ее многочисленных любовников. Но когда — не во время ли Горной Кампании? Нет, тогда был тот стройный лучник, который погиб в окрестностях Лоретели.
— Куда же ты направляешься в этакое промозглое утро? — спросил Горл, и его голос выдернул Карис из пучины воспоминаний.
— Минувшей ночью я оставила службу у Сарино. Поеду, пожалуй, к морю да поразвлекусь с матросами.
Горл засмеялся.
— Клянусь богами, ты, Карис, просто чудо! В постели — шлюха, в бою — тигрица, да еще хороша, точно ангел небесный. Мне понадобилось два года, чтобы забыть тебя… или решить, что забыл.
— Я тоже о тебе самого лучшего мнения, — заверила его Карис. — А теперь откройте ворота.
Горл отступил на шаг и выдвинул из петель тяжелый засов, второй стражник распахнул дубовые, обитые бронзой створки ворот. Карис пустила Варейна рысью.
— Удачи тебе! — крикнул вслед ей Горл. Карис помахала ему рукой и направила коня в горы.
Может быть, это случилось после осады той крепости близ Хлобана? Нет. Карис мимолетно вспомнила, как они с Горлом занимались любовью на берегу ручья, в тени большого вяза — а возле той крепости не было вязов. «А, да ладно, — подумала она. — Вспомню — так вспомню».
Отъехав подальше от города, она повернула на запад и к полудню, описав почти полукруг, оставила Моргаллис уже к юго-востоку от себя. Эта уловка надолго погоню не обманет, но пока преследователи смекнут, куда же направилась Карис, она будет уже далеко. На что может пойти Сарино, чтобы захватить ее — живой или мертвой? На многое, решила Карис — но тут же вслух рассмеялась.
— Ах ты, самонадеянная дурочка! — сказала она себе. — Может быть, он уже и имя твое позабыл.
Насколько могла припомнить Карис, до Кордуина отсюда около двухсот сорока миль — и все горными тропами. Кратчайший путь ведет на северо-запад, огибая Великую Северную пустыню. Карис мимолетно улыбнулась, припомнив рассказы матери о тех местах. «Пустыня эта, — говорила она, — загадочное, колдовское место, населенное призраками. Там когда-то кочевали племена великанов — людоедов и насильников». Потом улыбка Карис погасла — ей припомнилось избитое, черное от побоев лицо матери.
— Мы одни, Варейн, — сказала она со вздохом. — Только ты и я. Ну-ка, поскачем, порастрясем твой жирок.
Мышастый мерин напряг мускулы — и с места сорвался в галоп.
Дуводас сидел на камнях давно обрушенной стены, на высоком холме, с вершины которого был виден как на ладони город Кордуин. Между камнями игриво журчал ручей. Рядом с Дуводасом сидела красивая черноволосая девушка. Он снял зеленую шелковую рубашку, чтобы кожей ощущать тепло осеннего неяркого солнца, и теперь на рубашке, поблескивая в солнечных лучах, лежала его арфа.
— О чем ты думаешь, Певец? — спросила Шира. Она укрыла искалеченную ногу в мягких складках коричневой юбки, и потому сейчас ее красота казалась безупречной. Дуводас соскользнул с камня и сел на траву рядом с Широй.
— Я думал о давно прошедших днях, — сказал он. — О нежной музыке, о лугах, освещенных солнцем, о песнях и смехе. Здесь когда-то была магия — магия, порожденная любовью и нежностью. Там, где я вырос, твою хромоту сумели бы исцелить. И тогда ты смогла бы бегать по этим зеленым холмам.
— Порой, — печально отозвалась Шира, — я пытаюсь забыть о своей хромоте. Особенно когда сижу.
Дуводас тотчас пожалел о своих опрометчивых словах и, протянув руку, погладил девушку по щеке.
— Извини, — произнес он. — Я сказал это не подумав. Ты меня прощаешь?
Шира улыбнулась, и эта улыбка была так прекрасна, что у Дуводаса в который раз захватило дух. Всем своим существом Шира излучала радость, такую же чистую и ясную, как музыка, порожденная его арфой. Прекрасны были ее черные длинные волосы, ее белоснежная кожа — но главное волшебство таилось в ее улыбке, чарующей и заразительной. Дуводас взял руку девушки и поднес к губам.
— Ты красавица, Шира, — сказал он.
— А ты мошенник, Певец, — лукаво отозвалась она.
— Почему это? — искренне удивился Дуводас.
— Уж мы, женщины, в этом разбираемся. Скольким еще девушкам ты говорил такие комплименты?
— Ни одной, — честно ответил он. — Я никогда еще не встречал девушки с такой улыбкой, как у тебя.
Шира погрозила ему пальцем, но Дуводас видел, что эти слова ей приятны. Повернувшись, она открыла дорожную корзину и извлекла на свет две тарелки, свежеиспеченный хлеб и два запечатанных глиняных горшочка, один с маслом, другой — с земляничным вареньем.
— Посетители все спрашивают отца, где он покупает такое пиво и вино. Говорят, что ничего лучше в жизни не пробовали.
— Это музыка так на них влияет, — отозвался он. — Как здоровье твоего отца? Подагра больше его не мучает?
— Опять ты за свое! Ты переводишь разговор на другое всякий раз, когда я заговариваю о том, как действует твоя музыка. Ты что, стесняешься своего дара?
Дуводас улыбнулся и покачал головой.
— Я люблю свою музыку. Просто… когда я с тобой, я не хочу думать о тавернах и посетителях. Я хочу наслаждаться свежестью лугов, ароматом цветов и — более всего — тем, что ты рядом, Шира.
Дуводас поражался тому, что Шира, которой скоро уже сравняется девятнадцать, до сих пор не замужем. Один из завсегдатаев таверны как-то сказал ему: «Экая жалость, что бедняжка хромая! Она чудесная девушка, но мужа ей не видать». Дуводас так и не понял смысла этих слов. Как может физическое увечье затмевать все достоинства человека? Для Дуводаса это так и осталось загадкой. Правда, Шира ходит неуклюже, но ведь у нее чудесная душа и живой ум, она добра и нежна — чего же не хватает ей в глазах поклонников?