— Солдаты, — говорил ему отец, — должны в битве все время видеть своего монарха. Видеть его богом, великаном, что на голову выше всех прочих. Правитель должен вдохновлять своих подданных. Доспехи, которые ты, сынок, так презираешь, служат именно для этой цели, ибо когда я облачен в них, я — Кордуин.
Альбрек вспомнил тот день, когда отец во главе своей армии покидал город. Вместе с матерью и братом юный принц смотрел на это зрелище с самого высокого балкона во всем дворце. И в ту ночь, когда отец вернулся с победой, Альбрек понял его слова. Лунный свет ослепительно сверкал на доспехах, и отец и вправду казался богом.
Эти воспоминания вызвали у герцога печальный вздох, и он вынул из ножен длинный двуручный меч. Это был массивный, двуострый, истинно рыцарский клинок, которым надлежит с высоты седла, не сходя на грешную землю, рубить вражеских пехотинцев.
Альбрек вернул меч в ножны.
Вошел слуга с подносом.
— Ужин, мой господин, — негромко произнес он.
— Поставь его на столе.
— Слушаюсь, мой господин. Великолепные доспехи, мой господин.
— Да, великолепные. Пусть их завтра вернут в музей.
— Слушаюсь, мой господин.
Альбрек вернулся в гостиную и сел у огня, так и не притронувшись к ужину. Сидя в кресле, он задремал. Так, спящим, и обнаружил его ночной слуга и бережно укрыл теплым легким одеялом.
Авил никогда не получал повышения. Он был разведчиком уже шесть лет и делал свое дело не хуже, чем другие. Ему просто не везло. Всякий на его месте мог упустить тот летучий отряд, который проскользнул через Салийский каньон — там ведь пропасть боковых троп. Просто нечестно, что во всем обвинили именно его. Хорошо еще, никто не знал, что он заснул, а то бы его попросту повесили. Ну да человек не может не спать, и Авил искренне считал, что он ни в чем не виноват.
А вот эта женщина-генерал знала ему истинную цену. Она сама заговорила с ним о важном поручении, и Авил решил, что из кожи вон вылезет, а покажет, на что он способен. Она вызвала его в свои покои и угостила превосходным вином.
— Я долго следила за тем, как ты служишь, — сказала она, — и считаю, что тебя несправедливо обходят награды.
Даже сам Авил уже начал верить в то, что он ни на что не пригоден. И вот наконец-то его оценили по заслугам!
— Мне нужен хороший разведчик, — продолжала женщина-генерал. — Очень хороший разведчик, который разузнает для меня точное число врагов. Я хочу, чтобы ты понаблюдал за ними, за тем, как они обустраивают лагерь.
— А почему так важно знать, как они обустраивают лагерь? — спросил тогда Авил.
— Если в армии крепкая дисциплина, это видно по всем действиям солдат. При ленивом генерале и солдаты будут расхлябанны. Теперь понимаешь?
— Да, генерал. Конечно. Какой же я болван!
— Ты вовсе не болван, — заверила она. — Разумный человек всегда задает вопросы — как еще он научится чему-то новому?
К ним подошел огромный черный пес и положил голову на колени Авила.
— Ты ему нравишься, — заметила Карис.
— Я знаю его. Это Ворюга. Он вечно крутится около казарм и таскает объедки.
Карис рассмеялась. Не то чтобы она красавица, подумал тогда Авил, но есть в ней что-то жутко притягательное — сразу в голове крутятся нескромные мысли. В этот миг он понял смысл одного из прозвищ Карис: иные солдаты именовали ее «Шлюхой Войны». Авил вдруг обнаружил, что помимо воли уставился на ее груди: на Карис была тонкая шерстяная рубашка, которая почти не скрывала очертаний ее ладной фигуры.
— Ты, конечно, слышал о нашем чародее? — спросила она, понижая голос.
— Все только и говорят, что о чародейском лесе, — пробормотал Авил, с трудом отрывая взгляд от соблазнительного зрелища.
— У нас целых три чародея, — доверительно сообщила Карис.
— Целых три?
— Да, и они обладают поразительной силой. Один из них, к примеру, может низвергать огонь с неба. Они обучались у эльдеров. Само собой, об этом не следует болтать. Понимаешь?
— Да, генерал… то есть нет. Ведь если б наши люди знали, что у нас есть такая сила, они бы меньше боялись врага.
— Ты, конечно же, прав. Однако если об этом узнают и дароты, они станут держаться подальше от стен, и чары до них не достанут.
— Ага, — сказал Авил, — ясно. Только ведь дароты, наверно, все равно уже знают о том, что случилось в чародейском лесу?
— Не сомневаюсь, что так оно и есть. Все это, конечно, случилось некстати — но ведь мы должны были защитить наших беженцев. И все равно даротам пока известен только один наш чародей. Скорей всего они считают, что сумеют одолеть нас и вопреки его чарам. Вот тогда-то двое других чародеев и обрушат на них свои смертоносные чары.
После этих слов Карис подала ему второй кубок вина. Крепкое было вино. Авил рассказал ей о своих честолюбивых мечтах и о том, как он жил в деревне до того, как пошел в солдаты. Карис слушала его с восторгом. Никто еще до того не приходил в восторг от рассказов Авила. Он сказал об этом Карис и прибавил, что сотоварищи называют его занудой. Карис заверила его, что он вовсе не зануда. По правде говоря, ей очень даже приятно его общество, и когда он выполнит это важное поручение, они еще непременно встретятся.
Авил понял, что влюбился без памяти. Даже сейчас, валяясь у ног даротского генерала, он вспоминал ее последние слова:
«Будь очень осторожен, Авил. Если что-то пойдет не так, не допусти, чтобы тебя взяли живым. Дароты не должны узнать наши тайные замыслы».
«Генерал, вы можете на меня положиться. Я ничего не скажу. Я скорей перережу себе горло, чем выдам вас».
Авилу снова не повезло — последний раз в жизни. Он подобрался совсем близко к лагерю даротов, свято уверенный, что никто его не заметил; потом в голове вспыхнула жуткая боль, и он потерял сознание. А когда очнулся — его окружали дароты. Их нечеловеческие лица были совершенно бесстрастны, но Авил уже слыхал об их зверствах и от страха обмочился. Теплая моча потекла по ногам, и оттого Авилу стало так стыдно, что этот стыд, пускай и ненадолго, пересилил страх.