Выбрать главу

В сущности, я жалел Ивана; сейчас он не осознает, что творит, но прозрение неизбежно, и тогда бедняге не позавидуешь. Однако он действовал по собственному выбору и должен понести наказание за последствия, а Таточка расплачивается за чужие ошибки. Ее я жалел в тысячу, миллион раз сильнее: этот худенький, одинокий демон-разрушитель с печальными глазами и дерзкой улыбкой был в первую очередь опасен самому себе.

Она приезжала на дачу с Протопоповым. Тот, совершенно очевидно, был одержим любовью и вполне мог служить примером человека, на которого сделан приворот. Я сочувствовал и ему, и практически ежечасно проклинал себя за малодушие: мне следовало вмешаться, предотвратить катастрофу! Сумасшедший влюбленный видел только Тату, ничего не смыслил в происходящем. А она — надеюсь, неосознанно — мстила за свою исковерканную судьбу и безжалостно истребляла вокруг себя все человеческое. Я чувствовал, что обязан хоть что-нибудь им объяснить и, не зная, как завести разговор на столь интимную тему с посторонним, по сути дела, мужчиной, решился обратиться со своей тревогой к Таточке. Они в очередной раз явились нас навестить; Протопопов о чем-то беседовал с ее родителями — они тоже не одобряли их общения, но пытались сохранять лояльность — а мы с Татой и Никсоном, протопоповским догом, прогулялись по саду, полюбовались розами и теперь сидели в беседке.

— Девочка моя, — смущаясь, проговорил я, — не думай, что в силу возраста я ничего не понимаю. Я вижу, как тебе плохо, но все же подумай, что ты делаешь. Ты и не замечаешь, как рушишь не одну, а целых три человеческих жизни, притом, что тебе это совершенно не нужно. Ведь насколько я знаю, у Протопопова есть жена и сын?

— Они были у него всегда — столько, сколько мы общаемся. Ему это не мешало, мне тем более. Разве что-нибудь изменилось?

— Таточка, не лукавь! Изменилось, да еще как! У него появилась надежда. И это — колоссальная угроза для его семьи. В то время как ты не испытываешь к нему совершенно никаких чувств.

— Вы уверены?

— Увы, моя милая. Абсолютно. Прости, что вмешиваюсь не в свое дело, но мне бы не хотелось, чтобы на алтарь твоей мести легли судьбы как минимум двух ни в чем не повинных людей. Поверь, Иван того не стоит, даже если тебе и странно слышать это из уст его отца.

— Я никому не мщу! Я всего лишь пытаюсь выжить. Выплыть, не утонуть.

— Вряд ли благородно топить при этом других.

— Ефим Борисович! Протопопов — взрослый человек, и все, что он делает — его сознательный выбор.

— Таточка, повторяю: многое между вами изменилось. А он себе не принадлежит. К сожалению, сейчас именно ты несешь ответственность за происходящее. А потому призываю: опомнись! Если б ты любила его, другое дело, но…

— Вы не можете судить о моих чувствах.

— Деточка, я слишком хорошо тебя знаю. К тому же, влюбленные люди не выглядят такими несчастными.

Она глубоко задумалась, а затем, словно очнувшись, произнесла:

— Мои родители говорят то же самое. Наверное, вы все правы. Но я не знаю, можно ли что-то остановить. Видите ли, Ефим Борисович… думаю, вы поймете… все уже произошло. Аннушка разлила масло.

— Часто нам только так кажется. Людям свойственно искать повод погрязнуть во зле — это легче, чем исправлять ошибки — и в таких случаях они, как правило, прикрываются неким первоначальным, якобы непростительным грехом. Но в действительности никогда не поздно покаяться.

— Послушать вас, я — настоящее исчадье ада.

— Нет, конечно же, нет. Однако то, что ты делаешь — в определенном смысле, черная магия.

— То есть? Не понимаю.

— Позволю себе процитировать изречение из моего любимого «Draco ater»: «Черная магия есть та область тайного знания, которая позволяет входить в сношения с дьяволом и с его помощью или даже помимо него достигать реализации своих эгоистических намерений». Разве не этим ты занимаешься?

Тата побледнела.

— Вы считаете?

— Не совсем, но… Ты знаешь, я не испытываю особой приязни к Протопопову, но, когда я вижу, что между вами происходит, и понимаю, чем это грозит ему и его семье, мне становится жутко.