IV
Солнце взошло, и Маркус со всех ног бросился прочь из Черного Леса. Благополучно добравшись до дома, он увидел, что матушка его жива, старая липа тоже. Но точит и точит Маркуса мысль о Крабате — не верит он, что Черному Мельнику удалось одолеть его друга. Да и матушка наотрез отказалась достать из ларя белое траурное покрывало.
«Не будь его в живых, сердце мое перестало бы биться, — сказала она. — А ведь оно бьется».
Ждет Маркус возвращения Крабата, а сам боится — не явился бы вместо него мельник. Книгу из-под корней старой липы он выкопал и название ее прочел: Книга Знания и Колдовства.
Стал Маркус учиться Знанию. Никак оно ему не дается. Да и какой толк знать, что жизнь всему живому дает солнце, когда день за днем ждешь, что явится мельник, а с ним — смерть?
А вот колдовству научиться легче легкого. Черная магия — просто детская забава, коли у тебя в руках волшебный шнур мельника. Пускай только заявится, думает теперь Маркус, мы с ним еще померяемся силами! И Маркус решил учиться черной магии. Он пошел к соседу, недавно забившему свинью, и попросил дать ему несколько костей — якобы для супа.
Мельник превращал кости в крошечных поросят, вот и Маркус сделал их из костей — сразу целую дюжину. Выгнав поросят на пастбище, он лег на травку и принялся изучать книгу. А время от времени развлекался тем, что заставлял поросят маршировать на задних лапках: «Направо! Налево! Парадным шагом, марш!»
Из ивового прутика он вырезал дудочку, и розовые поросята заплясали под его музыку — цирк, да и только!
По ближней дороге пыль клубами — катит целая вереница богатых карет, и одна из них вся в золоте. Остановились кареты, и из раззолоченной донесся раскатистый смех: поросячий балет королю понравился. А значит, и балетмейстер пришелся бы очень ко двору при его дворе. Ведь жизнь королевская скучна до крайности, и королю приходится самому ломать голову и придумывать себе развлечения. А разве королю пристало все время ломать себе голову, чтобы только не умереть со скуки?
И король дал знак егерям: «Взять этого малого ко двору!»
Егеря схватили Маркуса, и министр двора объяснил деревенскому парню, что ему выпала высокая честь: стать шутом — или обершутом, это уж как повезет, — при особе его величества. А у Маркуса сразу же мысль мелькнула: не превратиться ли мне в песчинку? То — то король опешит! Вот смеху — то будет! Но тут он вспомнил про Черного Мельника и смекнул, что при королевском дворе тот его искать вряд ли додумается. А если и додумается, то вряд ли посмеет забрать к себе в батраки столь важную особу, как придворный шут. Такого еще не бывало.
«Согласен, — сказал Маркус министру двора и приказал своим поросяткам: — Галопом, домой, марш!»
Поросята пустились вскачь, а Маркус сел в последнюю карету, где ехали придворный повар, придворный пекарь, придворный портной и придворный цирюльник. Кареты с шумом понеслись по деревне, но Маркус пробормотал себе что-то под нос, и колесо у королевской кареты тотчас сломалось.
«Сейчас вернусь!» сбросил он на бегу и помчался домой.
В огороде мать пропалывала грядки. «Уезжаю, матушка!» — Маркус указал рукой в сторону карет. «Небось опять за счастьем?» — спросила мать. «Просто неохота сидеть сложа руки и ждать беды, — ответил сын. — Пока Крабат не вернулся, там для меня безопасней». «Останься со мной!» — попросила мать. «Но я ведь не навек, матушка. До скорого свидания! И не тревожься понапрасну. Теперь я сумею за себя постоять. Да и ты нужды знать не будешь!»
Прошептал он что-то себе под нос, и куча сорняков у ее ног мигом превратилась в гору пшеничных зерен.
«Всего тебе наилучшего, матушка! И скажи Крабату, где меня найти!»
Обнял он мать и поспешил к каретам. Проделок нового шута хватило королю ровно на двадцать три дня. Но потом все приелось и наскучило — и танцующие розовые свинки, и летающие перепелки из марципана, и кувыркающиеся через голову мышки. Надоели ему и золотые рыбки, что выныривали из фонтана во дворе замка и превращались во флотилию боевых кораблей. Кораблики палили из крохотных пушечек и топили друг друга. Потопленные вновь превращались в золотых рыбок, и только один всегда оставался на поверхности целым и невредимым.
Король каждый раз брал увеличительное стекло и с его помощью читал название, начертанное на носу корабля: «Maximum rex», что означает: «Величайший из королей».
И придворные каждый раз восторженно рукоплескали — впрочем, вовсе не шуту Маркусу, а своему королю: ведь это он доставал из воды кораблик чистого золота. Правда, кораблик прямо у него в руках превращался в обыкновенный серый камешек. Король с досадой отшвыривал камешек — на земле оказывался золотой слиток. Министр двора бросался к слитку — и попадал рукой в собачий помет. Король покатывался со смеху, а раз смеялся король, смеялись и все придворные.