КНИГА ТРЕТЬЯ
I
На рыночных площадях городов и весей наемные крикуны надрываются, возвещая всем и каждому: «Крабат убил своего брата!», «Очередной подвиг Крабата: братоубийство!», «Подлинное лицо Крабата — лицо убийцы!»
Черный Мельник оплатил услуги крикунов, а также тех, кто, смешавшись с толпой, нашептывает: «Бунтовать против Черного Мельника нету смысла — только кровь прольем, а толку не добьемся. А уж Крабат-то хорош! Заключил союз с дьяволом, хочет нас всех оптом в ад продать».
А люди доверчивы, и много среди них простаков, которые готовы склонить голову перед судьбой, оплакать Маркуса и похоронить надежду на Крабата, говоря: «Так я и знал: борьба бессмысленна, мельник всемогущ, а мы перед ним всего лишь блохи, и ему ничего не стоит нас раздавить. Нужно стать еще меньше, меньше блохи. Чем меньше ты значишь, тем больше возможностей ускользнуть от Черного Мельника».
Находятся и такие, что говорят: «Я так высоко ценил Крабата! Даже собирался вместе с ним выступить против Черного Мельника. Но быть заодно с братоубийцей? Ну нет, это уж слишком!»
А есть и такие, что из кожи вон лезут — поскорее бы сыновей к Черному Мельнику послать, поскорее бы сообщить, что они, мол, ждут не дождутся, когда же с Крабата заживо кожу сдерут. Хорошо бы, мол, еще и четвертовать, а потом при всем честном народе на четырех кострах сжечь.
Сам же Черный Мельник безвылазно на мельнице сидит и день-деньской победу празднует. День-деньской свежая кровь в Черный Ручей стекает, день-деньской мельничное колесо крутится, и двенадцать батраков, ежедневно сменяясь, наперегонки со смертью носятся, каждый день вновь и вновь давая себя обогнать. А уж в кожаные мешки золото так рекой и течет. Время отвернулось от Крабата — мельнику на радость. Оседлав время и вцепившись в его гриву, несется он вскачь по земле.
Покорно его узде время, и он уже потехи ради решается на виду у людей наклониться над прозрачными водами. Видят люди отражение волчьей морды и в ужасе отшатываются. А мельник, наслаждаясь их страхом, заливается хохотом и еще больше ликует, сознавая, что хохот его отдается у них в ушах волчьим воем.
Между тем Крабат возвращается в маленький домик под огромной липой.
На пороге неподвижно застыла женщина. «Правда ли, что ты убил Маркуса?» — спрашивает она. «Да, матушка», — отвечает Крабат, горестно склонив голову в ожидании ее приговора. «Ты — мой сын. Расскажи, как умер твой брат!» Поворачивается женщина и входит в дом. Крабат следует за ней. Черную дыру дымохода над очагом лижет одинокий язычок пламени. Окна завешены белыми траурными покрывалами. Опускается женщина на скамеечку перед очагом и подкладывает в огонь полено.
«Пламя не должно погаснуть, пока в нас самих теплится жизнь, — говорит она. — Расскажи мне о Маркусе!»
Сел Крабат на скамью и поведал матери, как погиб ее сын.
Сухи глаза женщины — слезы ее давным-давно выплаканы, руки недвижно лежат на коленях, а сама она глядит и глядит на длинные языки пламени, что выскакивают из-под полена.
Наконец губы ее размыкаются, голос звучит тихо, но твердо:
«В старой легенде сказано: земля пропитается нашей кровью. Она уже пропиталась ею, Крабат».
«Правда твоя, матушка, — кивнул Крабат. — Но дальше в той же легенде говорится: и придет тот, кто осушит землю, а Черный Ручей иссякнет». «А кто придет?» «Твой сын, матушка». «Значит, ты?» «Твой сын», — повторил Крабат. Она молча глядит на огонь. Надвигается ночь, и пламя очага отбрасывает яркие багровые отблески на белые траурные покрывала.
«Принеси-ка книгу, матушка», — попросил Крабат. Женщина принесла книгу, взятую Крабатом на мельнице.
Вырвал он из книги первый лист и бросил его в огонь. Медленно, страница за страницей, сжег он в очаге всю книгу вместе с серым кожаным переплетом. «Что ты делаешь?» — удивляется женщина. «Маркус погиб из-за того, что выучился колдовству, отвечает Крабат. — Пора сжечь проклятую книгу». «А тебе она разве не нужна?»
«Нет. Она нужна не мне, а мельнику, — отвечает Крабат. — В колдовстве вся его сила. Люди смиренно склоняются перед любым чудом. Волшебные чары сковывают их волю и делают их незрячими». Лист за листом пожирает пламя колдовскую книгу. Но женщина без труда различает в золе буквы, складывающиеся в слова: «Кто все знает, тот все может».
«Кто все знает, тот все может, — повторил за ней Крабат. — Огонь твоего очага высвобождает Знание».
Выждав, когда последняя страница колдовской книги превратится в золу и пепел, бросил он в огонь волшебный шнур мельника. Тот взорвался, словно горсть пороха. Тщательно собрал Крабат золу от сгоревших страниц и, ссыпав ее в глиняный горшок, протянул его женщине со словами: «Возьми этот горшок, матушка, и отправляйся в путь — дорогу. Куда ни придешь, рассыпай золу на улицах! И зажжется огонь в сердцах людей, и глаза их откроются».