- О цепочках памяти. Но я уже сам догадался. Вы говорите о наследственности?
- Точно! И нас, и землян, и Странников, и многие другие народы объединяет одно: белок - как строительный материал и цепочки кислот как наследственная память. А дальше все просто. Когда ребенок растет в животе матери, его наследственность переводится с языка кислот на язык белка. Потом все, что он видит, слышит чувствует, запоминается и переводится обратно на язык кислот. Вы обнаруживали эти цепочки памяти, но считали их мельчайшими паразитами. Но у Странников есть механизмы, способные расшифровывать чужие частицы памяти. Вы назовете их позже "детонаторами". А коль скоро бесценна любая жизнь, любой опыт взаимодействия существа и мира, нет никакой причины обрекать другие народы на полную гибель и забвение. Вот Странники и трудятся в разных мирах, аки пчелки на лугах Господних. И уже более миллиарда ваших лет существует Библиотека Памяти.
- Но тогда ваша цивилизация должна быть чудовищно древней.
- Чудовищно древней, или очень молодой. Вы знаете, что такое близкие скрещивания?
- Конечно.
- На Земле вы можете скрестить лошадь и осла, но потомство их будет бесплодным. Большинство существ способны к размножению только в границах своего рода. Постепенно, через несколько миллионов лет, наступает вырождение, как у породистых собак или у лошадей. Сначала перемешиваются разные народы, потом - разные расы. А потом наступает взрыв наследственности, эпидемия. Такое случилось некогда в одном из миров. Точнее, по вашим измерениям еще случится. И мы, как и вы, "не смогли смотреть равнодушно на чужие страдания". Мы забрали людей этого мира к себе, в свое прошлое, и смешали их наследственность с нашей.
- А как быть с вашим принципом невмешательства в дела природы?
- Это был огромный риск, не спорю. Рассчитанный, выверенный, и все равно риск. Однако нам повезло. Почему-то мир устроен так, что добровольные жертвы чаще всего оправдываются. Мы избавили чужой народ от "бешенства наследственности", предотвратили подобную эпидемию у себя. И одновременно добились еще двух важных результатов: преодолели границы внутриродового скрещивания и создали детонаторы. Потом, в будущем, когда взрыв наследственности будет угрожать этому миру, мы предложим здешним людям вступить в наш союз.
- Хорошо, но почему тогда вы прячетесь от нас? Почему не хотите с нами говорить?
- Только не смейтесь слишком громко. Потому, что мы вас боимся.
- Вы - Убийцы Детей.
-?!
- Через несколько лет мы попытаемся послать наших сборщиков памяти на вашу планету. Вы вовремя их распознаете, решите проявить милосердие, позволите им жить в вашем мире. Почти тридцать лет будете мучиться от неопределенности и страха, а потом убьете их, прежде, чем они окончательно себя осознают. И тогда испугаемся мы. И уничтожим все наши станции наблюдения в прошлом. И будем прятаться от вас по всей Вселенной. Потому что знаем, как бороться с болезнями наследственности, но не знаем, как бороться с пандемией страха.
- Но это будущее можно изменить?
- Наверное, можно. Но мы не можем исказить судьбу вашего народа.
- И поэтому вы все это рассказали мне?
- Мой Бог, не думайте, что мне кто-то поручил или хотя бы дал право рассказывать вам все это. Я попросту спасаю свою жизнь. Кстати, с того момента, как я достал распятие, ваш обруч не работает. Ваше начальство думает, что вы снова засунули его в стол. Мое начальство также ничего не знает и знать не будет. Считайте, что я просто захотел оставить след в вашей памяти. Не я - Странник, а я - Киун, черный маг из Арканара. Захотел согнать с вашего лица брезгливую жалость. Может быть, вы попытаетесь не только пожалеть, но и полюбить нашу землю, наше вино, наших женщин, раз уж вы застряли здесь надолго. А то, знаете ли, браки из жалости всегда не слишком счастливые. Ну и, кроме того, я надеюсь, что в награду за искренность вы меня все же отпустите.
9
Сломанное дерево за окном в сумерках напоминало истосковавшемуся прогрессору глайдер. Под порывами весеннего ветра оно постанывало, и казалось, что глайдер плачет, просит отпустить его обратно в небо.
Пашка постоял на крыльце, ежась, тайком дымя самокруткой, но муть и тоска не уходили. Все это было весьма законно и логично. О трудности адаптации прогрессоров к чуждому для них социуму защищались диссертации, и Пашка эти диссертации читал. На втором-третьем году одиноких землян одолевали "тревожно-депрессивные настроения в сочетании с метафизической интоксикацией", то есть печальные размышления о сущности добра и зла и участии человека в их вечной борьбе. Так что представь он сейчас доклад о своей беседе с чернокнижникомСтранником, воспринято это будет соответственно. А если вспомнить недавний Тошкин провал - не только соответственно, но и однозначно. И базой на южном полюсе уже не отделаешься. Домой, домой, в объятия матери Земли. И что тогда останется? Играть с Тошкой по БВИ в "Arkanar- Revolution"? Он всегда подозревал, что Странники при встрече поставят человечеству мат; не думал только, что мат будет таким детским.
Он спустился в сад, подошел к стоявшей под скатом крыши деревянной бочке, зачерпнул холодной, с привкусом растаявшего льда, воды и плеснул на лицо. Потом закинул в рот ломтик селезенки вепря Ы, разжевал и несколько секунд стоял, хватая воздух ртом, смахивая выступившие слезы. Бюджет Института тощал с каждым днем, запасы спорамина таяли на глазах, приходилось переходить на местные средства. Они были поистине варварскими, но действовали исправно.
Вот и сейчас на Пашку снизошли наконец желанные ясность и покой. Он вдруг вспомнил, что такая же бочка стояла на даче у бабушки. Бочку сделал дед-историк (все без дураков, из настоящего дерева и железных обручей), а бабушка-гидробиолог показывала пятилетнему Пашке всякую мелкую живность, резвящуюся в дождевой воде. Вокруг здешней бочки летом так же собираются все хозяйские детишки. Странно даже думать об этом. Казалось бы, что может быть общего между бабушкой и дедом профессорами Орского университета, интеллигентами в седьмом поколении, и здешними недолюдишками, "заготовками", "болванками", как называл их Тошка. А вот поди ж ты, отыскалась связь, и Пашка, интеллигент в девятом поколении, едва не впал снова в метафизическую интоксикацию на тему "А может, чернокнижник и прав?"
И тут он вспомнил. Селезенка вепря Ы встряхнула его мозг, и он вспомнил человека со смешными ушами, жестким лицом и мудрыми зелеными глазами, который как-то заговорил с ним в коридоре Института. И Пашка понял: он поверит его рассказу. Единственный на Земле, поверит без всяких документов и доказательств. Обязательно.