– Ларри Познеру через некоторое время нужно уехать, – сообщила она. – Поэтому он просит вас немедленно зайти к нему в лабораторию.
– Бегу, – ответила я.
Когда я вошла, Познер готовил микропрепарат, капая пипеткой на край покровного стекла и размазывая каплю другим стеклом.
– Не знаю, поможет ли это, – сразу начал он. – Посмотрите в микроскоп. Диатомовые водоросли с неопознанного парня. Учтите, что единственное, о чем может рассказать отдельная диатома, за редким исключением, – это ее происхождение: морское или пресноводное.
Я посмотрела в окуляр на микроорганизмы, выглядевшие так, словно были сделаны из прозрачного стекла, и имевшие всевозможные очертания, напоминавшие цепочки, зигзаги, полумесяцы, полосы, кресты и даже столбики фишек для покера. Под стеклом виднелись частички, походившие на конфетти, а разноцветные песчинки, вероятно, были частицами минералов.
Познер убрал с предметного столика микропрепарат и заменил его другим.
– Образец, который вы привезли из Сены, – пояснил он. – Цимбелла, мелозира, навикула, фрагилария. И так далее и так далее. Ничего необычного. Все пресноводные – по крайней мере хоть это хорошо, – но сами по себе они ничего не говорят нам.
Я откинулась на спинку стула и посмотрела на него.
– Вы позвали меня, чтобы рассказать лишь это? – разочарованно спросила я.
– Ну, я не Роберт Маклафлин, – сухо ответил он, имея в виду ученого с мировым именем, у которого учился.
Он наклонился над микроскопом, установил тысячекратное увеличение и начал рассматривать препарат за препаратом.
– Нет, я попросил вас зайти не просто так, – продолжил он. – Нам удалось установить процентное соотношение каждого вида флоры.
Флорой он называл совокупность видов растений, в данном случае – видов диатомовых водорослей.
– Пятьдесят один процент мелозиры, пятнадцать процентов фрагиларии. Не буду утомлять подробным перечислением, но образцы весьма единообразны по составу. В действительности я бы назвал их идентичными, что похоже на чудо, поскольку флора в том месте, где вы взяли пробу, может полностью отличаться от той, которая находится в сотне футов вниз или вверх по реке.
У меня вызвало дрожь воспоминание о береге Сен-Луи и историях об обнаженном мужчине, плавающем после темноты недалеко от дома Шандонне. Я представила, как он одевается, не приняв душ и не обтершись, и таким образом переносит диатомы на одежду.
– Если он плавает в Сене и диатомы имеются на всей его одежде, – сказала я, – значит, он не смывает их перед тем, как одеться. А как насчет тела Ким Люонг?
– Определенно другая флора по сравнению с Сеной, – ответил Познер. – Но я взял пробы из реки Джеймс – кстати, недалеко от вашего дома. И опять почти одинаковое распределение частотности.
– Флора на ее теле и флора из Джеймс совпадают? – уточнила я.
– Остается последний вопрос, – продолжал Познер. – Насколько общими являются диатомы реки Джеймс для этой местности?
– Давайте посмотрим, – ответила я.
Взяла ватные палочки и промокнула руку, волосы и подошвы, пока Познер готовил микропрепараты. На моих образцах не оказалось ни единой диатомовой водоросли.
– Может быть, в водопроводной воде? – спросила я.
Познер покачал головой.
– Значит, они не должны покрывать все тело человека, если он не купался в реке, озере, океане...
Я замолчала, обдумывая неожиданную странную мысль.
– Мертвое море, река Иордан, – произнесла я.
– Что? – спросил сбитый с толку Познер.
– Родник в Лурде, – сказала я взволнованно, – священная река Ганг – все это по поверьям места чудес, где слепые, хромые и парализованные могут излечиться, войдя в воду.
– Он плавает в Джеймс в это время года? – не понял Познер. – У парня определенно не все в порядке с головой.
– Гипертрихоз не излечивается, – сообщила я.
– А это еще что такое?
– Ужасная, чрезвычайно редкая болезнь, при которой волосы от рождения покрывают все тело. Тонкие нежные волосы длиной до шести, семи или девяти дюймов. Не считая прочих аномалий.
– Так вот в чем дело!
– Вероятно, он купался в Сене обнаженным, надеясь излечиться чудесным образом. Может быть, делает то же самое в реке Джеймс, – предположила я.
– Господи! – воскликнула Познер. – Что за дурацкая мысль?
Когда я вернулась в кабинет, в кресле рядом с письменным столом сидел Марино.
– Ты выглядишь так, словно не спала всю ночь, – заметил он, прихлебывая кофе.
– Люси сбежала в Нью-Йорк. Я разговаривала с Джо и ее родителями.
– Что сделала Люси?
– Она возвращается. Все нормально.
– Ей лучше вести себя прилично. Сейчас не слишком удачное время для сумасшедших выходок.
– Марино, – торопливо проговорила я, – возможно, убийца купается в реке в надежде, что это поможет ему излечиться. Не живет ли он рядом с рекой?
Он немного подумал, на его лице появилось странное выражение. В коридоре послышались быстрые шаги.
– Будем надеяться, что никто из владельцев старых поместий не пропал, – покачал головой Марино. – Их много вдоль реки. У меня плохие предчувствия.
В кабинет ворвался Филдинг и заорал на Марино: