Предостерегающе погрозив кулаком, капитан отвел глаза от рыхлой рожи Трегубова, поворотом кисти раздавил в стеклянной пепельнице окурок и наклонился под стол, чтобы поднять выпавшие из дрожащей руки подполковника фотографии. И тем самым потерял контроль над ситуацией, упустив начальника из виду на какие-то две секунды...
Судорожно ищущий выход из почти безнадежного положения Трегубов вдруг спинным мозгом понял, что это — его последний и единственный шанс на спасение. Предатель не верил обещаниям упрямого опера отпустить его с миром и уж тем более не собирался плясать под его дудку.
Вмиг вспомнив все, чему его много лет назад учили инструктора на тренировках по самообороне, и сообразив, что достать капитана ни ногой, ни кулаками не удастся, мусор, подгоняемый страхом и желанием отомстить за унижение, схватил стоящую на столе декоративную чернильницу из зеленого малахита и, замахнувшись, ударил ею по голове в последний момент разгадавшего коварный замысел и попытавшегося отпрыгнуть в сторону капитана.
Пройдя по касательной, тяжелая антикварная болванка все-таки ударила Дреева точно в затылок.
Решившийся на рискованный шантаж капитан распластался на ковре, выронив поднятые фотографии, и затих.
Промокнув рукавом кителя струящийся со лба холодный пот, подполковник, пошатываясь, вышел из-за стола, нагнулся и, положив руку на шею опера, пощупал пульс. Он едва ощущался, но крови на голове капитана заметно не было...
Быстро обшарив его пиджак в поисках оставшихся фотографий и не обнаружив ничего, Трегубов нащупал кобуру с пистолетом, извлек с помощью носового платка табельный ПМ Дреева, вытряхнул из него все патроны, кроме одного, и, сняв с предохранителя, вложил ему в правую руку, сжав пальцы на рукоятке.
Затем поднял чернильницу и поставил на стол.
Патроны с фотографиями убрал во вмонтированный в стену, под декоративной пластиковой панелью, несгораемый сейф и запер его на ключ.
Хладнокровно извлек из ящика стола лежащий там поверх смятой форменной рубашки с погонами «стечкин» и перевел его в боевое положение.
Снова наклонился над Дреевым, осторожно, словно опасаясь, что опер притворяется и сейчас вдруг очнется, перевернул его на спину, взял за руку с пистолетом и, тщательно примерившись, нажал на спусковой крючок.
В тишине кабинета выстрел пээма показался грохотом полевой гаубицы.
Чиркнув по рукаву, тупоносая пуля с визгом ушла в стену, пробив висевший на ней застекленный и ретушированный кремлевским художником фотопортрет президента России аккурат между бровей.
Вскрикнув и зажмурившись от полыхнувшей, словно молния, острой боли, окончательно превратившийся в хладнокровную машину для убийства Трегубов, не мешкая, направил свой судорожно прыгающий в руке «стечкин» в левую сторону груди капитана и выстрелил дважды подряд. На пиджаке опера появились две круглые опаленные дырочки, вокруг которых на глазах расплылось багровое пятно.
С первого взгляда было понятно, что капитан мертв.
— Допрыгался, ублюдок! — скрипящим голосом прошептал мусор. Из его легких со свистом вырывался воздух. — Забыл, что на каждую хитрую задницу всегда найдется хер с винтом. Падло...
Устало повалившись в кресло, подполковник бросил пистолет на стол с таким видом, будто это была скользкая гадюка, приложил скомканный носовой платок к легкой, сочащейся кровью ране на левой руке и принялся ждать, пока в пропахший порохом кабинет, встревоженные тремя выстрелами, не ворвутся вооруженные табельными стволами милиционеры и не застанут невиданную для здания ГУВД картину происшедшего между ментами побоища.
Версия, которую начальник УБНОНа собирался преподнести коллегам, назначенным проводить расследование инцидента, казалась ему вполне убедительной и правдоподобной.
Главное — он убрал с дороги опасного свидетеля, единственного, как ему казалось в этот момент, человека, который мог реально разоблачить его связи с наркомафией и подтвердить факт подмены кокаина на безвредный, практически неотличимый с виду порошок борной кислоты...
Часть седьмая
ПОБЕГ
ЕВГЕНИЙ БЛОХ
Проснувшись в начале девятого утра с жуткой головной болью и выворачивающей наизнанку тошнотой, пластический хирург Блох, перед глазами которого до сих пор стояли картинки из наконец-то прервавшегося кошмарного сна, в котором грозный убийца Ворон при помощи пассатижей сдирал с него, живого и подвешенного на дыбе, шкуру и присыпал свежие раны солью, со стоном сполз с кровати.
Придерживаясь за стену, доктор босиком кое-как доковылял до кухни, распахнул забитый до упора импортной деликатесной жратвой холодильник «Электролюкс» и с жадностью присосался к пакету молока с ухмыляющейся очкастой старухой на картинке.
Отбросив опустевший пакет в сторону, хирург вытащил из морозильника вакуумную упаковку с очищенными мидиями, разорвал ее зубами и, активно работая челюстями, стал судорожно поглощать застывших океанских моллюсков, ощущая, как в его измученный выпитым накануне алкоголем организм капля за каплей возвращается жизнь.
Проглотив последнюю ракушечную мякоть цвета детской неожиданности, Блох некоторое время постоял, отдышавшись, а потом вытер руки куском бумажного полотенца и прошлепал в прихожую, где дрожащей рукой снял с базы трубку радиотелефона...
— Алло, это авиакассы на Невском?! — услышав на том конце миловидный женский голосок, с трудом шевеля непослушным от холода языком, прохрипел хирург. — Мне нужен билет бизнес-класса до Хельсинки, на завтрашнее утро... Оплата наличными, в кассе. Фамилия?.. Блох... Хорошо, я выкуплю сегодня же! — рявкнул Евгений, с тихим стоном прикрыв глаза от волной накатившей боли в висках.
Нажав на сброс, он набрал номер медсестры Анечки. Она сняла трубку после длинной серии гудков.
— Киска, я тебя разбудил? Извини... Просто вот хочу с утра пораньше поинтересоваться, не изменила ли ты свое мнение относительно нашего совместного проживания?.. С чего вдруг? А сколько можно находиться между небом и землей, в неопределенности, пора вить гнездо, я думаю... Рад это слышать! И я тебя тоже, малышка!.. — состроив кривую рожу своему отражению в настенном зеркале, ангельским голосом подтвердил эскулап. — Ну, раз так, то ты должна для начала кое в чем мне помочь... Мне нужно срочно сваливать из города, а лучше вообще из страны... Да-да — все из-за этих проклятых гэбэшников, будь они неладны!.. Спецы прищучили одного мафиози, которому я еще до нашего с тобой знакомства, при Романове, слепил новую физиономию, а он в разговоре со своими дружками пригрозил распять меня на Дворцовой площади... Хорошо, добрые люди везде есть, вовремя сообщили... Ну и Выхухолева, как выяснилось, тоже не зря языком трепала, вчера по чистой случайности жив остался... — с чувством сообщил обескураженной подруге Блох. — Короче, слушай меня внимательно, детка! Свяжись с Владом, пусть он возьмет кого-нибудь и поможет тебе перевезти оргтехнику и оборудование из клиники ко мне на дачу, в Сосново. Ключи у тебя, кажется, должны были оставаться... Заодно завернешь на Московский вокзал и проверишь в ячейке номер сто тот самый излучатель. Шифр — число и год моего рождения... Прибор пока не забирай. Если надо продлить срок хранения — уладь все формальности. Когда все сделаешь, сиди дома и не высовывайся, я тебе сам позвоню, на мобильник!.. Если менты или кто-либо еще будут искать меня, что бы ни случилось, ты понятия не имеешь, куда я пропал... Исчез неожиданно — и баста, поняла?! Молодец, киска, я в тебе не ошибся!..
Схватив с полочки под зеркалом сигареты, хирург торопливо закурил.
— Как только я устроюсь, сразу позвоню и скажу адрес, куда отправить из Питера контейнер с оборудованием, — чуть успокоившись, почти ровным тоном продолжил Блох. — С таможней я улажу, проблем не будет! Ну ее, эту дебильную Россию, будем заново обживаться в цивилизованном мире, девочка!.. Вот, кажется, и все... Только не проболтайся никому, иначе мне — крышка! Ну, пока, дорогая, до скорого. Бай.