В рабочий кабинет сеньора дель Розель пустила его почти сразу. Просторная лаборатория, которую ей разрешил занять сэр Таунсенд, ворчливый господин, отвечающий за здоровье королевской семьи, казалась заурядной. Ронан не слишком разбирался в алхимии или лекарстве, не настолько, чтобы с ходу разглядеть подвох, найти свидетельства коварства в расставленных на полочках темных баночках. Конечно, там были и яды – они использовались в лекарском деле, – и ингредиенты, которые входили в состав одного из запретных зелий, подавляющих волю. Но у сеньоры дель Розель была лицензия на то, чтобы со всем этим работать. Настоящая, уж это Ронан проверить мог. И рекомендации от ее учителей, наставников и Медицинской академии Логресса тоже настоящие.
В лаборатории было нечего ловить.
В личных покоях, пожалуй, куда интереснее.
Глория, словно понимая, что Ронан не упустит шанса осмотреться, оставила его одного. Горничная не в счет. Это было почти невежливо, но в то же время дальновидно: Глория всеми силами показывала, что играет с ловцом на одной стороне. Что она готова сотрудничать. Что, если вдруг кто-то посмеет выдвинуть против нее обвинения в злонамеренном применении магии, она успеет дать Ронану все возможности ее защитить.
Вопрос в том, кого именно она могла опасаться.
Ронан окинул взглядом статуэтки на резной этажерке красного дерева: выточенные из кости фигурки животных и танцовщиц, пирамидки кристаллов – аметист, кварц и нефрит, хрустальный шар на серебряной подставке, полукруглый подсвечник из обсидиана, в котором остались наполовину сгоревшие тонкие свечи с травами. Донна Луна, богиня картахенских ведьм, смотрела на него с обсидианового бока, в волосах ее был рогатый гребень-месяц.
Еще одно изображение Луны, белой, а не черной, висело на стене.
Обои явно остались от прошлых хозяев – полинялый бежевый шелк, да и мебель ничем не напоминала Глорию, а вот эти мелочи: картина, этажерка, потрепанные книги на каминной полке, зажатые между двумя массивными канделябрами, – все было личным.
И выставленным напоказ.
Интересно, если он попросит Глорию пустить его в спальню – в чисто исследовательских целях, без любовного подтекста, – оскорбится ли она?
Рядом с иконой Луны-невесты висели две картины: вид с моря на южный город, солнечный и яркий, и мрачноватый горный пейзаж, от которого сердце Ронана чуть не ухнуло вниз. Изумрудная долина и серые скалы, низкое небо и туман, наступающий из-за перевала, – не узнать Эйдин было невозможно.
Ронан плохо разбирался в живописи, да и в искусстве вообще. Его не трогали бурные чувства на сцене театра, он не замирал в благоговейном трепете перед картиной морского шторма, которая висела в парадной зале семьи Милле. Эдвард хранил ее как наследие отца и говорил, что она должна напоминать о хрупкости человека перед бушующей стихией.
Но вот сейчас Ронан, кажется, понял, в чем смысл.
– О, Томас Голдфинч.
Голос Глории звучал не насмешливо, но почти удивленно.
Ронан повернулся к ней.
Сеньора дель Розель сняла мантилью и переоделась в более простое, но все еще черное платье. Смоляные локоны были заколоты костяным гребнем, таким же, как у Донны Луны на подсвечнике и на картине, – в виде полумесяца острыми рожками вверх.
– Печальна его судьба. – Глория жестом пригласила Ронана к столу.
– Я не знаток живописи, сеньора.
Она ответила не сразу, сначала на правах гостеприимной хозяйки налила ему чай. Терпкий и пряный, не похожий на то, что предпочитали в Логрессе.
– Томас Голдфинч занимался алхимией, как мой отец. Собственно, эта картина – его подарок как друга семьи. – Глория опустилась на стул и задумчиво посмотрела в свою чашку.
Ее длинные пальцы с тонкими кольцами переплелись, почти такие же белые, как фарфор. Перстень, который Ронан заметил в их первую встречу, Глория сегодня не надела. Ронан проверил: знак на нем был из Ключа Трансформации и означал цикличность – времени, сезонов, фаз Луны.
– Родом из Эйдина, женился на логресской аристократке. По любви, представьте только, сеньор ловец! – Она горько усмехнулась. – Увы, их счастье длилось недолго. Не знаю, что именно произошло, но Томас погиб, а его жена сейчас в монастыре Святой Гертруды.
Ронан едва удержался, чтобы не цокнуть языком: сестры монастыря Святой Гертруды ухаживали за душевнобольными. Несколько монахинь в белом одеянии с лазоревыми поясами дежурили в покоях Ее Величества.
– Но искусство, мистер Макаллан, живет дольше своих создателей. – Глория посмотрела на картину. – Пусть даже в сердцах тех немногих, кто способен по достоинству его оценить. Слава Томаса Голдфинча громкой не была, неудивительно, что вы могли о нем не слышать.