Он ловко спрыгнул и помог Флоренс забраться в коляску. Там ее ждали кружевной зонт от солнца и корзинка с холодным лимонадом и ягодами.
– Это чтобы ты не скучала в дороге, – подмигнул Бенджамин и закрыл дверцу коляски.
Ехать с ним было одно удовольствие. Флоренс чувствовала себя почти принцессой рядом с обходительным и внимательным кузеном. День клонился к закату, жара стекала с города. Флоренс раскрыла зонт лишь потому, что леди полагалось это сделать.
– Матушка велела нам не задерживаться, – сказал Бенджамин, не оборачиваясь. – Тебя очень ждут к ужину.
– В качестве главного блюда, конечно.
Флоренс повертела в руке конверт, который обнаружился в корзинке, всунутый между ее плетеной стенкой и краем скатерти.
– Не сомневайся, дорогая сестрица, ты совершенно права, – отозвался кузен, хмыкнув.
И замолчал, давая ей возможность прочитать письмо.
Прошла неделя со дня, когда дядюшка дал Флоренс понять, что выбрал ей женихов. Флоренс успела изучить все вырезки, а еще поймать Бенджи и расспросить его. Кузен в первый миг изменился в лице, явно испугался, но, поняв, что Флоренс приняла свою судьбу стойко и не собирается ни плакать ночи напролет, пока ее не отправят в обитель Святой Гертруды, ни сбегать из дома, тоже успокоился. И выложил все, что знал. И все, что думал, а думал он, что отец Сэмюэль, наверное, прав. Никакого добросердечия, чистый расчет, холодный, как сердце лорда Силбера.
Пожалуй, мелькнуло тогда у Флоренс в мыслях, дядя зря решил, что его сын – бесполезный ребенок. Ум Бенджамина был острым, а суждения рациональными, и для тех, кого он любил, в его сердце находились милосердие и тепло.
Сегодня дядюшка пригласил на ужин лорда Маккензи – того, от взгляда которого Флоренс чувствовала себя неуютно, даже просто рассматривая портрет.
– Не вешай нос, – сказал Бенджамин, когда они свернули на улицу, ведущую в парк: прокатиться по его аллеям было приятнее, чем ехать в толчее. – Мой отец не дурак и не отдаст тебя тому, чье имущество в три раза меньше, чем у него.
Это звучало резонно, но Флоренс все равно волновалась.
Письмо было от мисс Лилиан: Бенджамин, желая поддержать сестру, вызвался побыть их с наставницей посыльным – тем, кто доставит корреспонденцию и сбережет ее от любопытных глаз. Флоренс уговорила его сходить по адресу лично, раз уж он хвастался, что знает трущобы.
Это был не путь к отступлению, не план побега, нет. Мысли о побеге совсем вылетели у Флоренс из головы, потому что появилось много других забот. Но разве не нужны девице в столь важном деле поддержка и советы опытных подруг? Подруг у Флоренс было мало, точнее – не было совсем, только кузины и леди Кессиди. А по их мнению, она должна была испытывать лишь благодарность и радость.
Кроме ответного письма – сухого, короткого, призывающего слушать сердце и не терять разум и саму себя, – в конверте лежали листовки.
– Я взял их у твоей мисс Лилиан, – сказал Бенджамин, когда Флоренс спросила, что это. – Должна же ты знать, чем именно она занимается.
Мисс Лилиан была суфражисткой. Одной из женщин, которые, по мнению дядюшки, только и занимались тем, что вредили обществу. Они подговаривали честных жен и дочерей бунтовать и получать образование, устраивали отвратительные демонстрации на площадях, вступали в схватки с полицией. Многие вели образ жизни, далекий от того, какой надлежит вести честным и примерным леди из высшего общества. Флоренс слышала о богатых дамах, курящих сигары в салонах, но с кем-то таким мисс Лилиан, конечно, в ее голове и рядом не стояла.
Она с любопытством рассматривала листовки – яркие, с крупными надписями: красными, зелеными, черными и желтыми. Они требовали признать право женщин на высшие курсы, отменить закон, позволяющий мужьям и братьям распоряжаться имуществом жен, сестер и матерей, а еще одна листовка, сложенная вчетверо, как театральная программа, рассказывала об ужасах корсетов и бальных платьев.
Флоренс не до конца понимала, как связаны образование и корсеты.
– Не то чтобы я осуждал, – сказал Бенджамин приглушенно. – В чем-то я даже согласен. Но если ты хотела рассматривать это как свою третью дорогу, сестрица, боюсь, стоит выбрать проводника понадежнее.
Прозвучало это немного… едко. Но Флоренс почему-то не хотелось ему возражать.