– Он сказал, что я сомнительный товар!
– Фло. – Бенджамин опустил взгляд. – Он сказал про… наверное, про твое происхождение.
Она скрестила руки на груди:
– Конечно, это все меняет!
На губах Бенджамина мелькнула светлая улыбка.
– Наконец-то я вижу тебя в гневе! – сказал он, но тут же снова стал серьезным. – Флоренс, это не про тебя! Этот человек, он…
Флоренс видела, как Бенджи хмурится, подбирая нужные слова.
– Ему не нужна жена, – продолжил он наконец. – Он совершает сделку. Приобретает товар, за который платит. Мой отец, наверное, попросил за тебя слишком много, вот этот старый хрен… прости, дорогая… Вот лорд Маккензи и ищет повод отказать ему или сбить цену. И к лучшему, если он откажется. – На лице Бенджи мелькнула печаль. – Я попробую пробраться в кабинет и подслушать их… Сядь, пожалуйста, ты вот-вот в обморок упадешь!
Флоренс правда чувствовала, что мир вокруг плывет и начинает вращаться. Она осторожно шагнула к креслу у окна, но, если бы не Бенджи, подхвативший ее, даже не дошла бы: пол решил выскользнуть из-под ног, превращаясь во что-то текучее, изменчивое. Губы задрожали, а дышать стало вдруг тяжело-тяжело, словно Флоренс забыла, как вообще это делать. Внутри нее что-то билось, нарастало, горело огнем, обжигало холодом, сдавливало горло, как рыдания.
– Где твои пилюли?
Сил хватило на то, чтобы махнуть рукой в сторону зеркального столика. Бенджамин действовал быстро. Он поднес к губам Флоренс стакан с водой и сам вложил в них лекарство.
– Все хорошо, Фло, – прошептал он. – Ты в безопасности. Горничная пришла, она поможет тебе переодеться и проследит, чтобы ты легла спать. Попросить ее принести пирожные? Или нет? Ох…
Он встал, а Флоренс не без труда повернула голову ко входу в комнату.
Силуэт леди Кессиди приблизился к ней.
– Милая, что случилось? – Рука в кружевной перчатке коснулась лба Флоренс. – Ледяная совсем. Бенджамин? – К сыну леди Кессиди обратилась требовательно, словно он был виноват и ему объясняться перед ней за все совершенные шалости и разбитые вазы.
– Я расскажу тебе все потом, матушка. Флоренс, скажем, было тревожно…
– Бенджамин, – сухо сказала леди Кессиди. – Я понимаю, что ты беспокоишься о кузине, но тебе не следует находиться в ее комнате наедине с ней. Немедленно выйди вон и постарайся сделать так, чтобы ни одна мышь в доме не посмела говорить о том, что ты был здесь! Ты понял меня?
Руку она не убрала – только сдвинула так, что та сейчас лежала у Флоренс на затылке, довольно теплая, тяжелая. От этого становилось спокойнее. Пахло от леди Кессиди специями, кофе и чем-то уютным. Флоренс почувствовала, как мир вокруг успокаивается, словно озеро после бури.
– Конечно, матушка. – Судя по тону, Бенджи улыбался.
Флоренс посмотрела на него – и кузен подмигнул, а потом поклонился матери и исчез.
– Итак, дорогая. – Леди Кессиди погладила Флоренс по голове. Смотрела она сверху вниз, не как мать, но как добрая тетушка. – Давай приведем тебя в порядок, а ты скажешь мне, что произошло, когда успокоишься.
Флоренс кивнула.
Хотя она предпочла бы не говорить про лорда Маккензи ничего и не вспоминать его никогда.
Бенджамин редко злился на людей дольше пяти минут, хотя, конечно, многие давали для этого повод.
Злость – сильное чувство, способное разрушать. Она портит настроение, сон и цвет лица. Она разъедает душу и заставляет, если увлечься, искать новые и новые причины для того, чтобы злиться. Но и если сдерживаться, ничего хорошего не будет, потому что злость засядет в тебе, как не вытащенная вовремя заноза, и превратится в нарыв.
Поэтому Бенджамин позволял себе злиться – так, чтобы никто его не видел. Наедине с собой и изредка с трубкой или добрым, мудрым другом.
Лорда Маккензи ему хотелось ударить по лицу или вызвать на поединок – будь тот моложе и не таким влиятельным, пожалуй, Бенджамин поступил бы именно так. Подпольные бои – со ставками, с секундантами и студентами-врачами, дежурившими рядом, чтобы зашить рассеченную бровь или вправить челюсть, – были популярны в определенных кругах Логресса. Бенджамин никогда не выходил на ринг, но не раз наблюдал со стороны, потому что на ринге был кто-то свой.
Жаль, лорд Маккензи не из тех, кому можно отомстить вот так.
Бенджамин вышел из дома, воспользовавшись окном на кухне, и застыл, привалившись к стене. В саду было тихо, только издалека иногда доносились голоса или стук лошадиных копыт. Закат давно погас, небо стало темным, с яркими звездочками, и света от них и фонарей за оградой едва хватало, чтобы разглядеть, куда ты идешь. Пахло ночными цветами, влажной землей и зеленью – садовники недавно закончили свою работу. Издалека неприятно тянуло тухлым речным туманом.