Бенджамин нащупал в кармане трубку и пошел к беседке в глубине сада. Стоило успокоиться и подумать.
Приступ Флоренс он видел впервые. До того кузина лишь рассказывала ему, как это бывает и что она чувствует, когда ей становится хуже. Бледная, потерянная Флоренс с потускневшими глазами выглядела так жалко, что врезать лорду Маккензи по лицу хотелось еще больше.
Но Бенджамин сдержался и не позволил себе даже пнуть попавший под ногу камешек.
Он сделал то, что должен был сделать; осталось то, на что он не способен влиять. Стоило бы, конечно, еще раз попытаться донести до отца, что хищники, обитающие на той глубине, где промышляет Маккензи, менее подходящая партия для девицы, чем сын какой-нибудь леди Тулли. Но был ли в этом смысл?
Может быть, начни отец искать эту партию не так грубо – не в своей обычной манере, – все было бы проще. И Флоренс не заикалась бы о побеге. К счастью, эта идея, кажется, была просто всплеском ярости, закономерным в ее ситуации, и Флоренс оставила ее. По крайней мере, на это хотелось надеяться. Бенджамин видел, что иногда происходит с девицами, лишенными защиты, и очень не хотел бы, чтобы подобное случилось с его кузиной.
Беседка белела в зарослях. Бенджамин собрался было подняться по ступеням и сесть на парапет, как делал обычно, но замер, притихнув. В беседке кто-то был. Двое. Судя по шепотку, неразборчивому, похожему на воркование голубей, и девичьему хихиканью, это было свидание.
Бенджамин откашлялся.
Шепот стих.
– Я считаю до десяти и подхожу, – предупредил Бенджамин, уверенный, что в беседке засел кто-то из слуг. – Обещаю не рассказывать лорду Силберу о том, кого увижу.
На смену шепоту пришли громкий шорох и шаги.
Кто-то сбежал сквозь кусты роз и заросли шиповника.
Бенджамин не стал догонять. Он поднялся в беседку и схватил метавшуюся по ней девицу за плечи. От нее пахло лавандовой водой и пуншем, а еще дорогими духами, мужскими, сладковато-древесными, почти бархатными. Кем бы ни был ее кавалер, точно не слугой!
Капюшон накидки упал с головы девушки, мелькнули светлые косы. Дженнифер Силбер зашипела и ударила брата в грудь.
– Ты… Что ты делаешь? – Он отступил, удивленно всматриваясь в сумрак.
– А ты как думаешь? – яростно ответила она, отряхиваясь. – Пыталась сбежать. И если ты попробуешь рассказать отцу, я…
Бенджамин потер то место, куда она ударила, – чуть ниже ключицы. Острый кулачок был сильным, а удар уверенным. В Дженни можно было не сомневаться, когда-то он сам учил ее – и Матильду тоже – основам кулачного боя. Конечно же, втайне от отца. Пожалуй, стоило бы научить этому Флоренс, но та редко покидала свой пансион. А Дженни ревновала, когда брат уделял кузине больше времени, пытаясь выжать из коротких каникул все, что можно было за них успеть.
– Ладно. – Бенджамин понял, что сестра уже не собирается сбегать, только зябко ежится, кутаясь в легкую накидку. Не от холода – сейчас было тепло, даже душно. Скорее от стыда. – Я не скажу отцу. У тебя же есть голова на плечах, правда, Дженни?
Он не видел ее лица, мог только предположить, что сестра сейчас прожигает его взглядом, высокомерно задрав подбородок.
– А что? Я просто вышла развеяться, – сказала она с ледяным спокойствием. – Пока вы все нянчитесь с этой обморочной. Ах, – ее рука взлетела вверх, картинно прижимаясь ко лбу, – мне стало плохо, потому что вокруг слишком много людей!
– Дженни.
Бенджамин произнес ее имя с печальным укором. Это подействовало лучше, чем если бы он попытался объяснить сестре, что быть доброй – куда более правильная стратегия, чем быть стервой. Дженнифер тяжело вздохнула и села рядом с ним. Запах амбры и шоколада усилился.
– Я… – Она комкала в пальцах край накидки, и Бенджамин, не выдержав, перехватил ее руки – ледяные.
– Тсс, сестренка, – сказал он утешающе. – Назовешь мне его имя?
Она замотала головой.
– Нет! Ты же поймаешь его и запретишь…
– Ночные свидания, дорогая, – это очень, очень неосторожно, – строго заметил Бенджамин. – А если бы вас застал не я?
Она замолчала, явно уязвленная: слова попали в точку. Кто-то не слишком думал головой.
– Вот именно. – Бенджамин крепче сжал ее руки. – Домой пойдем вместе, я скажу, что мы вышли подышать после столь сложного дня. Но… Обещаешь мне не натворить глупостей? Раз уж имя называть не хочешь.