Дженни стоило бы задать этот вопрос не в присутствии Флоренс, конечно, а еще лучше – когда окажется с матерью наедине. Чтобы не дать сестре повода язвить насчет иных бестолковых девиц, неспособных удержать язык за зубами. Впрочем, Флоренс иногда ловила себя на мысли, что кузина совершает глупости не потому, что сама глупа, нет, Дженнифер Силбер хорошо понимала, что некоторые вещи сойдут ей с рук, если все будут считать ее очаровательной дурочкой. Даже подлость или воровство, главное – не попадаться.
– Дженни, будь добрее, – невозмутимо ответила леди Кессиди. Несмотря на крем под глазами, она нахмурилась и покачала головой. – Флоренс – племянница вашего отца и ваша кузина. Вам следует с уважением относиться к его решению дать ей место в доме и шанс на счастливое будущее. Дорогая, – сказала она уже Флоренс. – Мой муж сам займется выбором достойного молодого человека, я правильно понимаю?
Флоренс вздрогнула: вопрос вырвал ее из глубокой задумчивости, да и сам по себе был не особо приятен.
– Если я правильно поняла дядюшку Оливера, – медленно проговорила она, подбирая слова так, чтобы они прозвучали как можно нейтральнее, – то да, леди Кессиди, он намеревается сам заняться поисками.
А тебе, дорогая Флоренс, лишь останется принять его волю, а затем и волю того, кого выберут тебе в мужья.
От этой мысли в животе шевелилось что-то неприятное и холодное и губы немели. Интересно, другие девушки так же принимают свою судьбу?
Леди Кессиди вдруг фыркнула, словно Флоренс сказала что-то одновременно возмутительное и забавное.
– Мой муж – умнейший человек. Но что-то мне подсказывает, что он совсем ничего не смыслит в брачных сделках. Товар, милая, нужно показать лицом, – сказала она деловито и подняла палец. Дженни навострила уши. – А ты то заперта в пансионе, то в стенах своей комнаты, то в монастыре Святой Магдалены…
– Я занимаюсь благотворительностью, леди Кессиди, как того желает дядя. С позволения отца Сэмюэля, как полагается благочестивой девице. Вы же знаете…
– Ах, оставь! Мои дочери не раздают милостыню и не учат приходских детей чистописанию. Становятся ли они от этого менее благочестивыми? – Леди Кессиди потянулась за хлопковой салфеткой и начала почти раздраженно стирать крем. – Оливер слишком зациклен на твоей матери, дорогая, – сказала она прямо. – И не хочет замечать очевидного. Ты симпатичная девчушка, Флоренс Голдфинч, всегда была. И если нужно выдать тебя замуж, я найду тебе жениха быстрее, чем мой муженек успеет составить брачный договор!
Флоренс чуть не выпустила из пальцев чашку. Воодушевление, которым загорелись глаза леди Кессиди, пугало даже больше, чем беседы с дядюшкой в кабинете. Чего ожидать от дядюшки, Флоренс знала. Примерно предполагала. А вот с его женой, своей тетей не по крови, а по закону, Флоренс общалась мало – меньше, чем было нужно, чтобы этот внезапный порыв выглядел искренним желанием помочь племяннице. Но все шло так, как предположил Бенджи: леди Кессиди обрадовалась, что бедная сиротка скоро уедет из дома. Значит, больше женихов достанется ее родным дочерям.
А вот они пока были скорее недовольны.
Лицо Дженни обиженно вытянулось, но прежде, чем она успела что-то сказать, Матильда ощутимо ударила ее пяткой по голени – тайный знак, что пора замолчать, пока никто не наговорил лишнего.
Леди Кессиди лениво встала с места и, проходя мимо Флоренс, почти ласково погладила ее по голове.
– Сегодня пойдешь с нами на прогулку в парк, – проворковала она. – Можешь начинать собираться. А я пока поговорю с Оливером.
Глава 3
Ронан ожидал подвоха. Конечно, ведь когда Эдвард Милле о чем-то его просил вот так, в курительной комнате или за ужином в клубе, это означало, что все куда сложнее, чем кажется на первый взгляд.
Дела у Эдварда всегда были деликатные – настолько, что он старался не посвящать в них лишних людей. Такие дела и составляли его работу, карьеру, которой Эдвард дорожил.
Любой юноша, занимающий в мире логресской аристократии то же место, что юноша из семьи Милле, мог позволить себе нескончаемую праздность и беспечность. Их жизнь составляли званые ужины, балы, скачки, вечерние посиделки в клубах, породистые собаки и не менее породистые содержанки, оперы, театр, охота, путешествия, игра в науку – какая там наука, думал Ронан Макаллан, если от любой трудности эти сопляки бежали к мамкиной юбке и делали вид, что профессора слишком многое от них требуют? Истинный сын Эйдина, он смотрел на изнеженных детей Логресса с долей презрения. Но не на Эдварда.