− Севаст Грур ди Талли, − представляют очередного гостя.
Слуги севаста втащили огромный сундук. Даритель таков, что без труда в него поместиться. Мелок.
…Родовой замок… Высокие стены и торчащий над округой высоченный донжон. На шпиле стяг с Зеленым львом. Знамя рода матери. То, что последний из Хенеке доживает век в Бастуре, знали только несколько людей. И так, она возвращалась. Представляла, как войдет в свою комнату с витражным окном. На витраже монах гуляете по лугу, и ведет за собой за руку ребенка. Кто это мальчик или девочка не определить. Кайрин всегда представляла себя рядом с монахом. Её ведут на прогулку по желтым цветам, зеленой траве к голубому ручью.
Но даже этому не суждено было сбыться. Кайрин доставили в богом забытое захолустье. Запущенное подворье, сильно воняло плохо вычищенным хлевом и прогорклым жиром. Отец лежал в постели. Рядом с ним возилась служанка. Она все время поправляла то одеяло, то подушку, то подбивала бока перины. В комнате темно и холодно. Печь едва топилась. Войдя в дом, Кайрин не сразу узнала отца. Вернее не узнала вовсе. Только когда её подвели к кровати и лежащий заговорил, она вздрогнула. Это был его голос. Голос Винза ди Хенеке. Последнего мужского представителя великого рода.
− Сядь, − произнес отец, среднее между просьбой и приказанием.
Кайрин села. Не на лавку, а на край постели. Она до сих пор не смогла понять, почему села именно на постель. Что её толкнуло?
Винз подождал пока все выйдут, вцепился ей в руку жесткими болючими пальцами и заговорил так тихо, что она еле его слышала. Тот, кто хотел бы подслушать, не расслышал бы ни слова.
− Я продал замок, чтобы у тебя были деньги. Поедешь в империю. Тебя отвезет человек. Он научит тебя, как поступить…. Поможет…. Долг Хенеке на тебе. Я передаю его. Ты рассчитаешься за род, − он помолчал, очевидно, ожидая вопросов или протестов, а может просто отдыхал. — И еще, − и больно сжал ей руку.
Кайрин, как не было её неприятно, наклонилась.
−…Бекри… Клиди… Аргам ро Фай…
Его речь походила на горячечный бред. Каждое слово которого, он довершал сильным нажатием. Синяки потом сходили неделю.
− Клянись… памятью матери… клянись…, − потребовал от нее отец.
Подло! Подло! Подло! Требовать такую клятву с нее, подло! Но она поклялась. Её мать любила Винза ди Хенеке. Этого достаточно для клятвы.
Отец ослабел и впал в забытье. Снова захлопотала служанка. В комнату вошел человек, принесший с собой стужу зимы. Но и теперь, много лет спустя, Кайрин убеждена, будь в избе жарко натоплено, то с его появлением помещение, выстыло бы через мгновение. Человек-холод забрал её с собой…
Воспоминания не улучшили настроения.
…Очередь тянется дальше. Голос Фиалы ровен и строг. Кайрин почти никого не запомнила…
В просторном нижнем зале столы составлены буквой С. Посередине не замкнутого круга маленький столик. На золотом блюде лежит приготовленная овца. Приготовлена без изысков. Прожарена на углях. Желаешь отведать — плати! По оплате и кусок. В фускарии она в треть солида целиком, а здесь и тысячи не хватит за десятую часть! Чем не повод козырнуть щедростью и достатком? Но это после. Пока гости наедятся, напьются, наговорятся, отпляшут сто потов. Начиная старинным пентазалисом[85] и заканчивая новомодным монтаньяром[86].
Слуги надрываются под тяжестью огромных блюд, подставляют гостям угощения. Телятина на вертеле, начиненная грибами свинина, рагу из зайчатины, голуби фаршированные утиными языками, свиные кишки, паштет из печени и желудков гуся, цыплячья печень под перепелиными желтками с имбирем.
Мельтешат акробаты и жонглеры, срывая легкие деньги. Актеры разыграли коротенькую сценку. Старый севаст женился на молоденькой бьянке, невинном цветке проведшей молодость взаперти, под надзором тетушек. В брачную ночь избранница севаста припадает супругу несколько уроков, как он должен исполнять супружеский долг. Актеры становились на руки, делали стойки и поддержки, кувыркались валетом, засовывая голову между ног партнера. При этом шумно охали, ахали и кряхтели. Зрители веселилась.